Веселая наука. Протоколы совещаний

Сказочное пространство суть твердый, гибкий, пронзительный, исчезающий, зеркальный лабиринт со множеством углов и провалов, каменных болот и плавучих дворцов, что распадаются на облачных монстров и розовые туманы, где призрачный герой может сказать возлюбленной словами Поля Элюара: «На небе твоих слов твои губы звезда».

Классический вопрос: «Кто мы? Откуда пришли? Куда идем?» — иррелевантен относительно персонажей сказок. Сон и явь теряют границы, равно и так называемое «потустороннее». Этнограф и географ запутаются в народностях и областях этого дисконтинуума. Глубинная психология определит архетипы, но что толку? Синяя Борода или Снежная Королева, понятно, архетипы, но слишком уж неуловимые для формулировок. Отсутствие полюсов не разрешает сколько-нибудь дельной навигации. Сказителю остается повторять старую песню про добро и зло и теоретически рассекать фантазию этими оппозициями.

Фантазия.

Субстанция, аналогичная фанетии или гиле. Для неоплатоников Сириана, Синезия и Плутарха Афинского фантазия — место встречи десяти органов чувств — пяти мужских и пяти женских (это несколько напоминает переплетение пальцев правой и левой руки). Парацельс называет десять органов чувств patres и matrices. Женское восприятие характеризует жителей земной стихии, то есть всех нас. Мы пассивно видим, слышим, усваиваем, не в силах игнорировать навязчивые данности. Пробуждение активного восприятия дает шанс на просветленную жизнь амфибии, нелогичной и нестабильной. Акватические фантомы концентрируются в смуглые статуи, троянская битва застывает кораллами, инферно проплывает лучезарным облаком. Потом испуганное активное восприятие прижимается к материнскому лону, однако земная стихия теряет надежность.

И уж прошлое кажется странным,
И руке не вернуться к труду,
Знает сердце, что гостем желанным
Буду я в соловьином саду

Герой поэмы Александра Блока, услышав призывный крик осла, «находит в себе силы» вернуться к тяжкой работе, но увы… поздно, работа отвернулась от него. А в «соловьиный сад» теперь уж наверняка предателя не пустят. Обычное состояние поздних романтиков: ненависть к действительности, страх мечты.

Между стихиями воды и земли, между странами активного и пассивного восприятия протянулась теоретическая пелена позитивизма, основанная на само собой понятном абсурде субтильного тела души, на некой прочной, фундаментальной базовости[77]. Отсюда знаки равенства, неприятие оригинального, индивидуального, грубые приближения, совершенно дикие допущения. Глаза в основном видят правильно, однако иногда скандально ошибаются. В сумерках можно перепутать змею с веревкой, принять клочья болотного тумана за привидения. Но глазам человеческим (про гиен или павлинов мы не знаем) присущ весьма пагубный дефект: они видят движение солнца, которого нет и неподвижность земли, которой нет. Следовательно: необходимо внедрить в любого субъекта вертучую шаровидность земли и неподвижность угасающего солнца.

В результате этой и тысячи других похожих операций живой человек с детства «выпрямляется» в теоретическую модель человека. Стандарты, штампы, копии. Школы, колледжи, университеты. Воспитатели и наставники. Отец и мать.

Мне нравится бэксайд этой женщины, которая подбирает с пола рассыпанный горох, но совсем не по вкусу, когда она гонит меня в магазин или в школу; мне нравится этот мужчина, дарящий мне велосипед, но я содрогаюсь при виде его волосатой груди и кривых ног.

Обреченность слушать нотации и выговоры.

Терпеть формирующие пальцы, что считают меня пластилином, потом, лет через тридцать содержать обладателей этих пальцев, злое, сумасшедшее старье. А потом откуда известно, что именно они — мои родители, отец и мать? При зачатии я свечку не держал, при родах я свечку не держал, при сосании груди тоже.

Ловушка «само собой разумеется». Наблюдая беременных женщин и грудных младенцев, правомерно заявить: это сравнение, косвенное, а не прямое доказательство, поскольку я не помню материнского чрева, материнской груди.