Веселая поганка

Ну что она за человек? В простоте ни слова, обязательно надо сначала голову поморочить.

— Кто звонил? — возбуждаясь, закричала я, потому что желала получить как минимум три звонка: он блудного мужа Евгения, от будущего любовника Буранова, невежливо брошенного в ресторане, и от своего спасителя американца.

Каким образом мог позвонить мне спаситель, который даже имени моего не знает, я понятия не имела, но желала этого больше всего. В голове не укладывалось, что никогда его больше не увижу. Внутри все восставало при этой ужасной мысли.

Поэтому, окрыленная невесть откуда взявшейся надеждой, я закричала:

— Кто звонил?

Баба Рая пожала плечами:

— А фиг его знаеть.

До общения со мной она говорила «бог его знаеть», но, продвинутая столичной жизнью, овладела общепринятой лексикой. Зато я, грешница, стала зачастую поминать Господа всуе.

— Бог ты мой! — закричала я. — Баба Рая! Долго ты будешь голову мне морочить? Быстро говори, кто звонил: женщина или мужчина?

— Дык голос был мужской.

Ха! Я как минимум трех жду мужчин!

— Не Евгений? — осторожно поинтересовалась я и добавила: — Он в командировку уехал.

— Дык знаю, — озадачила меня баба Рая.

Ну все она знает, за что ни возьмись. Спрашивается: откуда?

— Следовательно, не Евгений, — на всякий случай уточнила я.

— Не ён, — поджимая губы, подтвердила она. — Другой, разбитной голос, с блатнецой.

«Значит и не Буранов, тот периодами косит под интеллигента и с посторонними сама любезность. И уж тем более не мой спаситель, — с огромным сожалением подумала я. — У того акцент, который трудно не заметить.»

— Усю ночь, подлюка, звонил, — доложила баба Рая. — Спать жа ж не давал.

— И чего хотел?

— Дык рази жа ж мне скажеть? Софью Адамну усё просил. Я вежливо ему жа ж указала, шоб шел куда. Дык ен даже ж ругнулся жа ж на меня некрасиво три раза. Тьфу! Тьфу! Шоб большего не сказать!

И она выразительно посмотрела на мое замызганное подгоревшее пальто, мол чего еще от меня ждать, мол такие у меня и знакомые.

— Буди Саньку, — напомнила я, бросила в прихожей пальто и отправилась в ванную.

Набрала воды погорячее и с громадным наслаждение погрузилась в пену. Лежала, прислушиваясь к своему многострадальному организму: как — он? Не собирается ли болеть?

Организм болел местами, но все больше от ушибов, полученных в ходе неравной борьбы с «братанами». Если не считать синяков, я была здорова и наслаждалась на всю катушку. Горячая ванна после купания в ледяной реке — вершина наслаждения.

Долго нежиться мне не пришлось. В дверь постучала баба Рая.

— Ну, что там еще? — возмутилась я.

— Молоко горячее пришло, — строго ответила баба Рая. — Уже жа ж глянула я на твое пальтецо, оно жа ж усё жа ж мокрое. Так жа ж и простудиться жа ж недолго.

Я вспомнила рекомендацию своего спасителя и сказала, открывая дверь и впуская бабу Раю:

— Ладно, давай сюда свое молоко.

Она подала мне чашку на блюдечке и, поджимая губы, поведала:

— С медом, с калиной, с горчицей, с малиной. И водочки для смазки горла добавила.

— Бррр! Гадость какая! Уж слишком крутые меры.

— Пей, дочка, пей!

Зная настырность бабы Раи, я залпом выпила и, когда она наклонилась ко мне за чашкой, благодарно чмокнула ее в щеку.

— Это ще зачем? — буркнула баба Рая, демонстративно вытирая щеку фартуком. — Я те не мужик, шоб такие нежности.

Важничая, она вышла из ванной, но довольная улыбка предательски блуждала на ее сухих губах.

* * *

Досыта належавшись в ванной, я вылезла, растерлась жестким льняным полотенцем, накинула махровый халат и отправилась на кухню. Самочувствие было прекрасное, даже ни разу не чихнула. Видимо права была баба Рая, когда обзывала мое здоровье лошадиным.

На кухне меня ждали завтрак и записка. Санька, не дожидаясь школы, научился писать и на каждом шагу с удовольствием демонстрировал свое искусство. По тетрадному листу и вкривь и вкось скакали буквы разного размера: «Мамуля куший иишницу с виччиной а мы гуляим». Знаками препинания Санька пока еще пренебрегал.

Растроганная, я прижала записку к губам и подумала: «Как быстро вырос сынуля. Скоро в школу пойдет, а там в институт, а там и женится, а там уж и до внуков рукой подать…»

В эту милую мысль безжалостно ворвался телефонный звонок. Я схватила трубку и услышала:

— Софью Адамну Мархалеву хочу.

Голос был очень низкий мужской абсолютно незнакомый, с блатным распевом. Мне бы быть умней и подальше его послать, я же ничего лучшего не придумала, как вступить в беседу.

— Софья Адамовна вас слушает, — приветливо сообщила я.

Нет, ну надо быть такой редкостной дурой! Ничему меня жизнь не учит.

— Как, блин, слушает? — поразился голос.

— Ушами слушает, как же еще? А вы что, практикуете другой метод?

— Да нет, блин, ты не мути, а конкретно скажи, кто это — Софья Адамна?

— Да я это, я. Я, Софья Адамовна Мархалева, чему и сама не рада.

Бедный, совсем растерялся, ну никак поверить не хотел в свое счастье. Так энергично чесал в затылке, что даже в трубке был хруст слышен.

— Нет, я не понял. Так Мархалева — ты что ли? Да, блин, почему?