Веселая поганка

— Конечно, один лишь исход. Не знаю как у вас в Америке, там, думаю, творится черт-те что, но у нас в России не принято с голым мужчиной так просто лежать — обязательно должно быть естественное продолжение. Традиция у нас такая, где бы это ни случилось, хоть дома, хоть на работе. А я приверженка русских традиций и свято их чту.

— О! Традиция, — озадачился американец. — Тогда вы должны знать, что я санньяси, — с достоинством молвил он.

— А это что еще такое? — насторожилась я. — Надеюсь, не болезнь?

— Это значит, что я прошел уклад брахмачари и, минуя грихастха и ванапрастха, принял санньясу.

— Санньяса — это что?

— Это — отречение от мирской деятельности — четвертый этап духовной жизни, последний уклад на пути духовного совершенства, на пути к Богу. Брахмачарья — первый этап, ученичество — с пяти до двадцати пяти лет человек постигает азы духовной науки. Грихастха — второй этап духовного совершенства — период семейной жизни, длящийся до пятидесяти лет. После этого грихастха оставляет семейную жизнь и готовит себя к санньясе. Этот период называется ванапрастха — третий этап духовной жизни. Богу было угодно, чтобы я сократил этот путь и от брахмачарьи, минуя другие уклады, сразу принял санньясу — предался Всевышнему и отрешился от мира.

«Во шпарит! — изумленно подумала я. — Как по написанному. Шпион, точно шпион.»

Мне стало смешно. Я не стала сдерживаться и воскликнула:

— Ха! Ха-ха-ха! Уж видела, как вы отрешились от мира. На «Кадиллаке» разъезжаете, за «братанами» бегаете, разговоры их подслушиваете, красивых женщин спасаете.

Понятное дело я имела ввиду себя. Американец, видимо уяснив, что настроение мое переменилось, и я уже не опасна ему, присел со мной рядом и сказал:

— Все так, но я это делаю беспристрастно.

— Что значит беспристрастно?

— Без всяких чувств, без привязанности к этой деятельности и к ее плодам. Я достиг осознания своей вечной природы, отличной от этого временного тела — тела, которое является капканом для души. Я — душа, я — не тело, поэтому все, что происходит с телом, временно и меня волновать не может. Я здесь с миссией и исполняю волю Бога. Я живу в духовном мире, а в этом пребываю механически.

Усомнившись, я спросила:

— Вы уверены в этом?

— Абсолютно.

— Следовательно вы механически себе купили «Кадиллак», а не «Жигули» и не «Запорожец».

— Я себе не купил бы ничего — мне все равно «Кадиллак» или «Запорожец». Я черпаю наслаждение в духовном мире. Высшее наслаждение материального мира лишь жалкий отблеск духовного наслаждения. А машина, кстати, не моя, а Тэда Доферти. Он дал мне ее на время.

— А он, значит, не санньяси, — уточнила я.

— Нет, он грихастха — домохозяин. У него жена и дети, он обязан заботиться о них и не может полностью отречься от мирской жизни, но в пятьдесят лет он станет ванапрастха. Как только вырастит детей и обеспечит жену, сразу же отойдет от семейных дел, — успокоил меня американец.

— Очень рада за него, — заверила я, — а вы, значит, уже отошли от семьи.

— Нет, я же сказал: у меня семьи не было. Я не жил укладом грихастха, а следовательно и ванапрастха. Минуя их, я стал санньяси и дал обет безбрачия. Такова моя миссия в этом мире.

«Нет, не шпион, даже для шпиона это слишком замысловато,» — подумала я и заключила:

— А по-моему вы просто эгоист. Только эгоисты идут в монахи. Я правильно вас поняла, ведь вы монах?

— Не совсем, но очень похоже, — подтвердил американец. — Можно я и дальше буду вас греть? Есть опасность, что вы снова переохладитесь.

Я задумалась: теперь, после того, что я узнала, как-то неловко было в его объятиях лежать, но с другой стороны он прав: я могу заболеть.

— Так и быть, грейте, — вздохнув, разрешила я и подумала: «Уж лучше бы этот американец оказался шпионом, но если он все же шпион, почему медлит? Почему меня не вербует?»

Он же, не подозревая о моих драматических размышлениях, спокойно обвил руками и ногами мое тело и прижался голой грудью к груди моей, очень свежей, должна заметить и вполне еще красивой, как и все остальное. Все эти мои прелести существовали не просто так — они требовали того, ради чего были созданы, но, увы!

— Послушайте, — изумилась я, — неужели вы так запросто можете со мной лежать, ничего не испытывая? Это же очень странно.

— Значит вы все же понимаете, что это нелегко, — вместо ответа заметил он, — а зачем тогда обвинили меня в эгоизме? Лежать с вами теперь мне легко, а вот путь к этому был сложным. Истинная вера — тяжелый путь, он по силам немногим.

В его горячих объятиях я почувствовала это как никогда и потому сказала:

— Знаете, я пока еще не достигла ваших высот, а потому лучше не будем искушать природу. Хватит уже обнимать меня. Лучше пойдите гляньте, может одежда высохла. Так я согреюсь без греховных мыслей.

— Хорошо, пойду, — согласился американец, — но тогда вам стоит еще выпить ведического эликсира. Две-три капли на язык, и сразу согреетесь.

Он посветил фонариком и протянул мне маленький красивый пузырек, украшенный полудрагоценными камнями. Я залюбовалась этим чудом и подумала, что в нем можно было бы хранить духи, а можно было бы…