Веселая поганка

— Иду, мой Великий учитель, — с поклоном ответил Шрила Мукунда и, повернувшись, направился к двери.

Выглядывая из-за гирлянд роз, я, растерянно сжимая в руке гранату, следила за ним. Я не верила своим глазам — неужели он уйдет? А как же я? Я! Его ученица!

Вдруг Маха прабху окликнул моего монаха:

— Мукунда, забыл спросить, как ты догадался?

— Эта женщина, которой я желаю большого духовного роста, изменилась в лице, услышав из моих уст афоризм мудреца Чанакьи, столь любимый тобой…

Маха прабху усмехнулся и процитировал:

— Красота кукушки в ее пении, красота женщины в ее чистой преданности мужу, красота урода в его учености, а красота аскета в его способности прощать.

— Да, мой учитель, я тоже часто повторяю этот афоризм, — продолжил Мукунда. — Когда женщина изменилась в лице, я понял, что она уже слышала эту мудрость Чанакьи. Когда же она спросила о твоих приметах, и я сказал, что у тебя разного цвета глаза, она второй раз изменилась в лице — и тогда я прозрел. Я дождался удобного момента и сказал человеку, нас охранявшему, что все понял. Он удивился, а я пояснил, что он должен передать это своему самому главному начальнику. Я уже знал, что это ты. Я хотел, чтобы и ты знал о моем прозрении.

— А эта женщина? Где она? — спросил Маха прабху.

— Думаю, уже где-то здесь, она совсем неглупа, — ответил Мукунда и вышел из комнаты.

Он ушел.

Не знаю, что случилось со мною. Захотелось сорваться с места и бежать. Бежать за Мукундой, следовать за ним везде, где бы ни пролегал его путь — в пустыне или в океане, бежать как бы ни был тернист этот путь…

Мне хотелось бежать, но даже двинуться с места я не могла. Так и сидела с пистолетом в одной руке и гранатой в другой. Оцепенела от боли.

Болела душа…

И тут произошло то, чего я больше всего на свете желала: раздался детский смех. Я выглянула из-за розовых гирлянд и с замиранием сердца увидела своего сына. Он был (совсем как в моем сне) в шафрановых одеждах и босой. В руках он держал шафрановые шарики и играл ими, заразительно хохоча.

Лицо Маха прабхи просветлело, но, скрывая радость, он нахмурился и нарочито строго произнес:

— Арджуна, шалун, нельзя брать таррадхирани, это не игрушка.

— Прости меня, ачарья, — продолжая смеяться, ответил Санька, — но как я могу удержаться, когда они такие красивые. Руки сами тянутся их схватить.

Маха прабху, видимо, не мог больше напускать на себя строгость, он ласково улыбнулся и сказал:

— Беги ко мне, озорник.

И мой Санька со всех ног припустил к возвышению, на котором сидел Маха прабху. Тут уж оставаться на месте и я не могла. С криком «Санька!» я покинула свое укрытие. Выбежала на середину комнаты и застыла: в одной руке пистолет, в другой граната. Стояла и смотрела на своего ребенка. По щекам моим текли слезы, но я улыбалась.

А Маха прабху строго смотрел на меня. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Санька же, услышав мой зов, бросился ко мне, потом вернулся к Маха прабху и закричал:

— Это мама! Моя мама!

С этим криком он и прыгнул в мои объятия — пистолет выпал из руки, граната покатилась по ковру. И вот тут я не выдержала, зарыдала. Я хотела сказать Маха прабхе, что он не прав, что так поступать нельзя, что даже ради высших идей нельзя отбирать у матери ребенка…

Я не могла говорить, рыдания душили, а он по— доброму смотрел на меня и молчал. Санька радостно тискал меня, приговаривая:

— Мама, мама…

Я видела, что он очень соскучился и с укором посмотрела на Маху прабху.

— Вы сердитесь на меня, — сказал он, — но напрасно. Вы получили большое благо.

— А вы спросили: оно мне нужно?

— Вашей душе нужно оно. Когда я вас увидел, то услышал как взывает, как просит помощи ваша душа, заточенная в это жестокое тело. Вы устроили ей адскую жизнь. Вы все время ищете адских условий, постоянно ввязываетесь в сомнительные интриги и если не одумаетесь, то следующую жизнь обязательно проведете на адской планете, где есть все то, что так в этой жизни вас привлекает: трудности, проблемы, сомнительные приключения. Есть там они и только они одни там есть.

Меня это сильно взволновало. Я действительно уже обеспокоилась будущим своей души, а потому закричала:

— Что это за история с Махараджей Бхаратой, который превратился в оленя? Уж очень не хотелось бы и мне в такую неприятность попасть.

Маха прабху ласково улыбнулся и сказал:

— Путы майи столь сильны, что в них попадают даже души, очень продвинутые на пути к Господу. Махараджа Бхарата достиг высокой степени преданного служения, и тем не менее из-за привязанности к олененку он сошел с духовного пути.

— Да как же с ним произошло несчастье такое? Он что же, не знал, что к олененку привязываться нельзя? — удивилась я.