Веселая поганка

— Ничего не поймете, — за меня ответил монах. — Потому что уровни у вас разные. Даже с академиком разные, так можете ли вы на одном языке разговаривать с Богом?

— Коль я так глупа, а Бог понимает это, так пускай и растолкует. Мы же находим общий язык с малыми неразумными детьми, что же Всевышний нас чурается?

— Не чурается. Но всегда ли малые неразумные дети слушают вас?

Я вспомнила своего Саньку и поняла, что не всегда, напротив — редко.

— Пока у малых детей не появится свой опыт, истины они не постигнут, — продолжил монах. — С чужих слов понять ее невозможно. Так как же вы хотите немедля получить у меня то знание, к которому я шел много лет? Это знание не может быть вами усвоено. Оно внечувственное и вам не доступно.

— На кой фиг мне это ваше знание? — возмутилась я. — Мне жить хочется, а посещение дома может желание мое в корне пресечь!

— Тогда выбирайте, чего вам больше хочется: просто жить или найти своего сына?

И я сдалась. А, была не была! Черт его знает: святой, все-таки, человек. Вон, с Ангира Муни не обмануло его предчувствие. Действительно — беда: был друг, стал враг. Может монаху моему озарение какое было, или как там у них — знамение что ли? Не поведет же он меня на верную гибель.

Зря я так думала. В очередной раз выяснилось, что рассчитывать на чужой разум — пустое занятие.

Тем временем мы уже подъехали к логову «братанов» и пророков. Монах мой сосредоточился и собрался покидать машину.

— Вы можете остаться здесь, — равнодушно бросил он мне.

Ха! Так я ему это дело и доверила! Выбрался бы он из вертепа, если бы не я!

— Раз это путь к моему сыну, то смело пройду его, — демонстрируя мужество, воскликнула я.

Он кивнул:

— С нами Бог.

Лицо его просветлело, но взгляд стал сосредоточенным. Из машины он вышел совсем другой походкой: движения приобрели особую упругость, легкость.

— Вы решили разделаться с ними по-свойски и припоминаете боевые приемы монастыря Шаолинь? — не удержалась от сарказма я.

— Мое оружие — слово, — уверенно направляясь к дому ответил он. — Я впал в грех, тренируя свое тело, обучая его в том числе и боевым искусствам. Приобретенные способности требуют их применения — теперь я понял это на своем горьком опыте.

— Трудно же в вас входит знание, но почему ж на мосту не применили вы эти искусства? Ах, как я в них нуждалась!

— Там не было необходимости. Пули меня минуют, в воде я не утону, в огне не сгорю, зачем же оказывать сопротивление? Бессмысленно создавать лишние вибрации энергии.

— Мне «нравится» ваш подход! — возмутилась я. — Вы— то не горите и не тонете, но я-то очень даже.

Ответить монах не успел, мы подошли к входу в молельный дом.

Удивительно, но дом этот работал, похоже, круглосуточно. Во всяком случае мы опять вошли без препятствий, и нам снова выдали белые одеяния с капюшонами.

— Послушайте, — не выдержав, спросила я у существа неопределенного пола, сидящего неподалеку, — здесь что, всегда служба идет?

— Нет, вы присутствуете при великом празднике, который длится три дня, — восторженно ответило существо, жмурясь от блаженства. — Только на этот праздник пускают всех желающих, в другое же время двери храма открыты лишь для посвященных.

— Слышали? — торжествуя, обратилась я к своему монаху. — Праздник тут у них, а вы все на Господа ссылаетесь. Больше ему делать нечего, как помогать нам, презренным.

— Господь не покидает нас ни на секунду, — спокойно ответил монах, — и Господь творит чудеса, но не нарушает заведенных законов на каждом вашем шагу. Его чудо в том, что он привел нас к этому дому в нужный момент.

— Посмотрим, так ли этот момент нам нужен, как вы пытаетесь меня убедить.

А на сцене прежним ходом шло шоу с пророком. Насколько позволяло мне зрение, я сделала вывод, что в роли пророка выступает все та же Рыжая Борода. Оставалось лишь дивиться выносливости этого грешника. Не обошлось там, думаю, без допинга. Трезвым на сцене так долго, да еще в роли пророка, не продержится даже гомик.

Посидев некоторое время в зале и полюбовавшись на божественные кривляния загримированной Рыжей Бороды, я заскучала и вынуждена была потревожить своего монаха.

— Послушайте, — прямо в ухо ему зашептала я. — Долго мы еще тут будем этому разврату предаваться? Не хотелось бы рисковать своим духовным ростом, давшимся мне с большими аскезами.

— Только на службе Господу вы духовно и растете, — успокоил меня монах.

— Как вас понимать? — разволновалась я. — Не хотите ли вы сказать, что я прямо сейчас Господу и служу? Для себя незаметно?

— Да, — коротко бросил он.

Я так не могла, мне нужны были подробности.

— Послушайте, — опять зашипела я, — не хочу показаться назойливой, но чем же я Господу-то служу? Сижу, гляжу на пьяного гомика и служу? Это что же, как в армии что ли: солдат спит, а служба идет?

Монах на меня рассердился:

— Вы что, совсем не умеете молчать? Когда-нибудь закрывается рот ваш?

— Практически никогда, как у любой нормальной женщины, — заверила я. — Мы же не обладаем бессодержательностью мужчин, нам всегда есть что сказать, и все такое дельное, что никак откладывать нельзя.