Веселая жизнь, или Секс в СССР

Интересно, он это все нафантазировал или действительно жил в жестком эротическом экстриме? Я сначала подумал, меня просто дурачит какой-то литературный приятель, вроде Вовки Шлионского или Влада Золотуева, и ждал, что Автор вот-вот явится в редакцию с бутылкой водки и плавленым сырком «Дружба». Но никто не являлся. Но кто же он, поэт, валявший дурака на уровне советских лауреатов? А черт его знает. Андропов тоже стихи писал. Вопрос так и остался без ответа. Когда потом ненадолго воцарились постмодернисты с их дразнилками и кривлялками, я надеялся, что таинственный Аноним откроется и укажет спесивым эпигонам их место. Нет, не открылся. Умер, вероятно. Или уехал.

Потом подборка, наверное, долго валялась у меня дома на столе, где порой нарастают целые культурные слои из всевозможных бумаг, и со временем перекочевала в одну из архивных коробок. Могла бы и в макулатуру угодить – тогда за двадцать килограммов ненужной бумаги можно было добыть «Проклятых королей».

В общем, пластиковый «файл» со стихами я бросил поверх протокола, программки, распечатки БЭКа и странички «Крамольных рассказов». Так они и пролежали стопочкой почти два года, вступив, вероятно, в непонятный нам, людям, бумажный сговор. А как еще объяснить, что именно эти находки стали пятью источниками и составными частями романа, который вы прочитали?

Сдав Татьяне Дорониной, в МХАТ имени Горького, новую комедию «Золото партии», я наконец улучил момент, чтобы сесть и хотя бы вкратце изложить историю исключения Ковригина из партии. Начав работу, я вдруг понял: все пять моих архивных находок намертво сцеплены между собой причинно-следственной связью. Более того, все они явились в мою жизнь одновременно – осенью 1983 года. Ну что это еще, как не знак оттуда, из Самой Главной Редакции, ведающей судьбами земных литераторов?

Между тем задуманный как краткий очерк текст разросся: слишком многое надо было объяснять тем, кто не застал советское время или почти его забыл. Чем дальше уходит эпоха, тем вольнее, даже фривольнее вспоминают ее очевидцы.

Иной раз при сравнении двух мемуаров об одном и том же событии кажется, будто авторы пишут о разных происшествиях. Память избирательна, как женщина, которая видит каждую морщинку на лице соперницы, а на своем не замечает результатов подтяжки, сдвинувшей брови на затылок.

Но и моя версия скандала с «Крамольными рассказами» тоже, наверное, не во всем совпадает с реальностью. Минуло столько лет, умерло столько друзей и врагов… Одни воспоминания стерлись и поблекли, другие переплелись между собой, как лески удочек у незадачливого рыболова, а третьи обросли красивыми домыслами. Представления любого человека о своем прошлом – это вид самообольщения. По этой причине мне пришлось изменить сначала имена соучастников, а потом и собственную фамилию. На всякий случай. Не обошлось без тайнописи и мистификаций: нельзя же оставлять в праздности будущих текстологов. К тому же Бог наделил меня особым ехидным прищуром, который специалисты называют «гротескным реализмом». Всех вокруг, включая себя самого, я вижу со смешной стороны. Но люди обидчивы. Зачем мне судиться с мнительной родней невольных героев моей хроники тех еще лет?

Но за принципиальное соответствие ретро-романа реальности я ручаюсь моим партийным билетом, который бережно храню в левом верхнем ящике письменного стола.

КОНЕЦ

2016–2019