Читаем Веселие Руси. XX век. Градус новейшей российской истории. От «пьяного бюджета» до «сухого закона» полностью

В «бой» шли все, каждый принимал, как правило, дармовую чарку – для храбрости и повышения агрессивности. Масштабные беспорядки вспыхнули в далеком от столичных центров и линии фронта Барнауле, где многотысячная толпа взяла штурмом винный склад, а затем целый день громила город. На подавление беспорядков были брошены воинские подразделения, в результате погибло 112 человек[276].

Громили всех, чья фамилия вызывала сомнения в «русском» происхождении. Хозяевам же винных заведений доставалось вне зависимости от национальной принадлежности, бить или не бить решали в зависимости от того, дает ли владелец винной лавки спиртное взаймы (деньги уже были пропиты) или нет.

И большое количество жертв среди мирного населения объясняется пьяным «угаром», алкогольным «бесстрашием»: вконец опьяневшие русские мастеровые и крестьяне лезли грудью на солдатские штыки. Их, пьяных, били нагайками и прикладами, топтали конями и поливали – порой на морозе – из пожарных шлангов, но все было тщетно: трезвела толпа очень медленно, а похмельный синдром как внутренняя побудительная сила оказывался сильнее, чем страх перед нагайками. 1915 год ознаменовался пьяными погромами в Москве, связанными с разгромами немецких фирм: «Имущество разбиваемых магазинов и контор уничтожалось без расхищения, но к вечеру и настроение толпы и состав ее значительно изменились, начался грабеж, в котором немалое участие приняли женщины и подростки; во многих случаях ограбленные помещения поджигались». Разгром «водочной фабрики Шустера и винных погребов еще более озверил толпу, которая начала уже врываться в частные квартиры, разыскивая немцев и уничтожая их имущество. Поджоги, грабежи, буйства продолжались всю ночь с 28 на 29 мая, и только утром этого дня был прекращен совместными усилиями полиции и войск, с применением оружия, так как в некоторых местах толпа проявила попытки строить баррикады»[277].

В штурме винных складов тоже участвовали женщины и подростки, и на их долю спиртного оказалось более чем достаточно. Эти социальные слои оказались самыми агрессивными, в пьяном виде они были готовы уничтожить все, стоявшее у них на пути. Но, судя по имеющимся данным, баррикады возводили и вполне дееспособные мужчины, и, будь у них на руках оружие, дело обернулось бы большой кровью. То, что на подавление «пьяных бунтов» бросали уже не только полицию, но и армейские части, говорит о серьезном разрастании конфликта.

Правительство же упорно гнуло прежнюю линию. Сокращение доходов от продажи спиртных напитков решили компенсировать введением новых налогов и увеличением старых, что, естественно, вызвало рост цен и появление дефицита. С прилавков магазинов исчезали многие промышленные товары, росли очереди в продуктовых лавках, ассортимент которых неизменно сокращался. Зато росли показатели «черных рынков», где можно было найти все, в чем была потребность[278].

Последствиями антиалкогольных действий русского правительства можно считать и рост спекуляций зерном, перегонки его на самогон, сокращения хлебных поставок[279]. Хлеб прятали, продавали по явно завышенным ценам, не останавливались перед созданием нелегальных «цехов» и лавок по продаже самогонки. Самодельные спиртные напитки в российской деревне гнали не только из зерна, но и из свеклы, яблок, слив и проч., придумывая для них оригинальные названия: «кумышка», «сонная», «гвоздилка». Технология производства подобных «продуктов» хромала, причем «на две ноги», результат – массовые отравления покупателей, особенно в городах. Предприимчивые производители расширяли рынки сбыта, вывозя в уездные и губернские центры целые караваны самогонки[280]. Увеличение закупок сахара, увлечение самогоноварением даже в городах приняло размах эпидемии. Сахар невозможно было найти даже в самых шикарных ресторанах Петрограда и Москвы: кофе там подавали «постным». Зато в ресторанах рангом пониже, прозванных в народе «рыгаловка» и не имеющих права на торговлю спиртным, водку и низкопробный ко – ньяк подавали в… заварочных чайниках или в небольших кофейниках. Об этом существует огромное количество свидетельств – в мемуарной литературе, переписке и дневниках. Кстати, услугами «рыгаловок» пользовались и довольно весомые государственные фигуры, в частности, Григорий Распутин, который устраивал в подобного рода заведениях настоящие оргии.

По проведенным подсчетам, в 1915 году власти раскрыли почти 6000 случаев незаконного производства алкогольных напитков, а в период только с сентября 1916-го по май 1917 года – уже 9351 случай[281], было прикрыто более 500 сомнительных заведений, скрывавших свою деятельность под разнообразными вывесками. Правда, уже через один-три месяца 2/3 из них возобновили свою деятельность, благодаря взяткам, протекциям, личным знакомствам и т. д. Во вновь открытых пивных лавках цены возрастали (владельцы объясняли это необходимостью покрыть расходы, связанные со взятками), а качество спиртного падало. Экономили на всем, в первую очередь, – на человеческом желудке.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Время, вперед!
Время, вперед!

Слова Маяковского «Время, вперед!» лучше любых политических лозунгов характеризуют атмосферу, в которой возникала советская культурная политика. Настоящее издание стремится заявить особую предметную и методологическую перспективу изучения советской культурной истории. Советское общество рассматривается как пространство радикального проектирования и экспериментирования в области культурной политики, которая была отнюдь не однородна, часто разнонаправленна, а иногда – хаотична и противоречива. Это уникальный исторический пример государственной управленческой интервенции в область культуры.Авторы попытались оценить социальную жизнеспособность институтов, сформировавшихся в нашем обществе как благодаря, так и вопреки советской культурной политике, равно как и последствия слома и упадка некоторых из них.Книга адресована широкому кругу читателей – культурологам, социологам, политологам, историкам и всем интересующимся советской историей и советской культурой.

Валентин Петрович Катаев , Коллектив авторов

Культурология / Советская классическая проза
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]

Представление об «особом пути» может быть отнесено к одному из «вечных» и одновременно чисто «русских» сценариев национальной идентификации. В этом сборнике мы хотели бы развеять эту иллюзию, указав на относительно недавний генезис и интеллектуальную траекторию идиомы Sonderweg. Впервые публикуемые на русском языке тексты ведущих немецких и английских историков, изучавших историю довоенной Германии в перспективе нацистской катастрофы, открывают новые возможности продуктивного использования метафоры «особого пути» — в качестве основы для современной историографической методологии. Сравнительный метод помогает идентифицировать особость и общность каждого из сопоставляемых объектов и тем самым устраняет телеологизм макронарратива. Мы предлагаем читателям целый набор исторических кейсов и теоретических полемик — от идеи спасения в средневековой Руси до «особости» в современной политической культуре, от споров вокруг нацистской катастрофы до критики историографии «особого пути» в 1980‐е годы. Рефлексия над концепцией «особости» в Германии, России, Великобритании, США, Швейцарии и Румынии позволяет по-новому определить проблематику травматического рождения модерности.

Барбара Штольберг-Рилингер , Вера Сергеевна Дубина , Виктор Маркович Живов , Михаил Брониславович Велижев , Тимур Михайлович Атнашев

Культурология
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе

«Тысячелетие спустя после арабского географа X в. Аль-Масуци, обескураженно назвавшего Кавказ "Горой языков" эксперты самого различного профиля все еще пытаются сосчитать и понять экзотическое разнообразие региона. В отличие от них, Дерлугьян — сам уроженец региона, работающий ныне в Америке, — преодолевает экзотизацию и последовательно вписывает Кавказ в мировой контекст. Аналитически точно используя взятые у Бурдье довольно широкие категории социального капитала и субпролетариата, он показывает, как именно взрывался демографический коктейль местной оппозиционной интеллигенции и необразованной активной молодежи, оставшейся вне системы, как рушилась власть советского Левиафана».

Георгий Дерлугьян

Культурология / История / Политика / Философия / Образование и наука