Веселие Руси. XX век. Градус новейшей российской истории. От «пьяного бюджета» до «сухого закона»

В следственных бумагах внимание акцентировалось еще на нескольких обстоятельствах – на порядке проведения мобилизации, поддержании порядка, обеспечения безопасности самих мобилизованных, их родных и близких, военных чинов и местной администрации. Предполагалось даже поставить эти вопросы перед Министерством внутренних дел[269].

А периодическая печать стремилась рисовать ситуацию в радужных тонах. Например, журнал «В борьбе за трезвость» весной 1915 года писал: «Россия отрезвела. Отовсюду несутся добрые вести, что народ не только спокойно и мужественно переносит все тяготы военного времени, но что жизнь народная заметно улучшается. Исчезает хулиганство. Голытьба одевается и обувается. Крепнут хозяйства, растут народные сбережения». Но трезвость воцарилась в стране «в силу хотя чрезвычайного, но случайного обстоятельства. Россия перестала пить не по убеждению, к которому бы она пришла путем борьбы и размышлений, а потому, что в продаже не стало спиртных напитков. Зловещая искра пьянства не потухла, и для большинства населения наставшая трезвость – это вынужденный пост, с которым оно мирится, но до определенного времени. Поэтому в новых условиях на смену борьбы против пьянства должна прийти борьба за трезвость»[270].

«В первые месяцы войны земские и представительные обзоры, а также сообщения в прессе дружно свидетельствовали: сухой закон поддерживает подавляющее большинство россиян. Дети пишут письма царевичу и благодарят его отца. Женщины перестали бояться побоев пьяного мужа и выражают «глубокую благодарность Тому, Кто им сделал такую великую милость». Главы семейств активно участвуют в мирских сходах и больше не позволяют «кулакам» манипулировать ими с помощью алкоголя. Дворяне и фабриканты довольны, что крестьяне и рабочие проявляют больше почтения, исчезли «пьяницы», которые в 1905 году подбивали на забастовки и погромы. На вершине этого нового гармоничного сословного общества возвышался добрый царь-батюшка, который запрещением пожаловал народ «огромной благодатью»»[271].

Картина красочная, но не отражающая в полной мере реальность, сложившуюся в русских селах и городах. Периодические издания представляли то, во что хотели верить, что хотели видеть, а не то, что было на самом деле.

Но, видимо, средства массовой информации настолько активно влияли на сознание граждан, что осторожный и рассудительный (и, в то же время, язвительный сатирик, чье острое перо «вскрывало» российскую пошлость) А.А. Аверченко выпустил специальный «прощальный» сборник под убийственным названием: «Осиновый кол на могилу зеленого змия».

«Российские газеты хранили патриотическое молчание по поводу беспорядков во время мобилизации, печатали многочисленные материалы о пьянстве немецких и австрийских солдат. Некоторые медики даже утверждали, что любовь немцев к пиву «парализовала» их моральные устои, после чего они совершали акты жестокости без угрызения совести. Казалось, что непокорное российское крестьянство мгновенно превратилось в боевую силу, более могучую и профессиональную, чем самые современные легионы кайзера»[272].

Хоронить «зеленого змия» оказалось делом преждевременным[273]. Он и не собирался издыхать. Ему была уготована более длительная, чем предполагали многие, жизнь. Рассудительный и знающий суть проблемы профессор медицины И.Н. Введенский предостерегал от опрометчивых и поспешных оценок: «Алкоголь играл слишком большую роль в нашей жизни, чтобы внезапный переход к трезвости прошел легко и болезненно. С исчезновением водки образовалась в бытовом укладе народа пустота, которую жизнь стремится так или иначе заполнить, и это приспособление к новым условиям принимает формы болезненные и опасные»[274].

Быть может, образовавшуюся пустоту заполняли радикальные идеи, в первую очередь, о свержении той власти, которая вводила ограничения на продажу спиртных напитков. И, быть может, этим же объясняется столь резкий взлет популярности левых партий: большевиков, социалистов-революционеров – тех, кто не побрезговал бы сыграть на низменных чувствах толпы.

Попытка усидеть на двух стульях всегда подводила российские власти. Так и в годы Первой мировой войны: одной рукой запрещали, другой – создавали новые лазейки. В ряде мест власти, стремясь избежать выплеска недовольства и погромов, разрешали открывать винные лавки во время отправки мобилизованных[275]. Результат: летом 1914 года отмечено более сорока погромов во время мобилизационных действий. Одна треть из числа задержанных объясняла свои действия «нехваткой» спиртного, остальные две трети – тем, что хотели бы «разобраться» с германцами сначала у себя на родине, а уж потом ехать на фронт, где и «продолжить начатое дело». Но все задержанные были в нетрезвом состоянии и после протрезвления даже толком не могли вспомнить о ходе событий – погрома или драки.