Веселие Руси. XX век. Градус новейшей российской истории. От «пьяного бюджета» до «сухого закона»

Однако, как бы то ни было, традиции пиршеств являлись пережитками языческой Руси, и христианская церковь не одобряла чрезмерных выпивок, хотя открыто и не могла выступить против традиций, поддерживаемых князьями. Но примеры воздержания от хмельного пития всячески церковью отмечались и представлялись ею как истинные человеческие добродетели. Так, например, когда в 1093 году скончался князь Всеволод Ярославич, летописец объяснял его благоверность и боголюбие тем, что тот «воздерживался от пьянства и плотских утех»[20]. В то же время о пьянстве как пороке каких-либо князей речи не было в силу все того же огромного значения коллективной трапезы, пира на Руси. Правда, князья, прислушиваясь к церкви, придерживались принципа Владимира Мономаха, высказанного в его «Поучении»: «Еде и питью быть без шума великого» и «Блюдите себя от лжи, пьянства и блуда, от них ведь душа погибает и тело»[21].

Пиры и братчины

Выпивка была связана также с русской земледельческой традицией. Причем обилие яств и пития на пиру рассматривалось как свидетельство трудолюбия хозяина или хозяев. Ведь для того, чтобы приготовить медовар или пиво, необходимо было собрать мед, ячмень, хмель, да еще в таком количестве, чтобы напоить всех гостей. Кроме того, на пиру помимо выпивки подавались всевозможные кушанья, богатство и разнообразие которых также было прямо пропорционально затраченному труду. Поэтому нередко «социальное признание» приходило к человеку на пиршестве, где гости восхваляли результаты его труда. Неслучайно в русских былинах рассказ о богатырях начинался с восхваления их земледельческой работы; связь с матерью-землей была обязательным условием богатырской доблести. В былине о Микуле Селяниновиче представлен цикл занятий русского богатыря. Примечательно, что на вопрос об имени-отчестве Микула начинает ответ Вольге Всеславьевичу с рассказа о подготовке пира-братчины:

А я как ржи напашу да во скирды сложу,
Домой выволочу да дома вымолочу,
И я драни надеру да и пива наварю,
Пива наварю да мужичков созову,
Мужичков созову да и допьяна напою,
Тут станут мужички меня здравствовати:
«Уж ты здравствуешь, Микула Селянинович!»[22]

То есть именно на подобных пирах проходила социальная идентификация русского мужика-богатыря.

Среди русских трапез можно выделить два типа по способу организации. В первом случае хозяин, как правило достаточно богатый, чаще князь или боярин, устраивал пир за свой счет и приглашал на него гостей. Пир второго типа назывался братчиной или ссыпчиной и устраивался простым людом. Устроители собирали со всех приглашенных хлеб или иные продукты, которые либо оставляли для пира, либо продавали, а уже на вырученные деньги заготавливали все необходимое. Термин «ссыпчина» возник в связи с тем, что приглашенные часто приносили зерно, которое ссыпалось в одно место, а затем использовалось по усмотрению устроителей. Тем не менее строгого разделения между пиром и братчиной не существовало. Даже при приглашении на частный княжеский пир от гостей могли потребовать внесения какого-либо вклада, как правило, денежного.

Князья, которым приходилось заботиться о поддержании своего авторитета среди посадского населения, могли устраивать пиры не только дружинам, но и горожанам. Особенно частым устроительством пиров отличался Изяслав, князь Киевский, который в середине XII века вел усобицу со своим дядей князем Юрием и Ольговичами, а потому, добиваясь признания и поддержки посадского люда, вынужден был следовать традиции пиршеств. Так, собирая в Новгороде ополчение против Юрия, Изяслав со своим сыном Ярославом осенью 1148 года решили дать пир Новгороду: «Посла-ста подвойскем и бориче по улицам кликати, зовучи к князю на обед от мала и до велика»[23]. Учитывая заинтересованность князя в задабривании новгородцев, от которых нужно было собрать ополчение (до того новгородцы поддерживали Юрия), а также массовый характер пира, на который были приглашены все желающие от мала до велика, можно предположить, что от гостей не требовался какой – либо вклад. Князь предполагал, что в случае успеха военной кампании затраты с лихвой окупятся, да и собственное политическое спокойствие было дороже потраченных средств.