Веселие Руси. XX век. Градус новейшей российской истории. От «пьяного бюджета» до «сухого закона»

Чаще всего пьянством грешили женские монастыри. Их ворота были открыты для представителей противоположного пола, к тому же положение некоторых монахинь позволяло им как покидать монастырские стены, так и принимать в своих кельях гостей. Далеко не всегда у павших братьев и сестер хватало трезвости и благоразумия самостоятельно прекратить «веселие», да и настоятельницам монастырей не всегда удавалось собственными, внутренними силами остановить разыгравшихся иноков и инокинь. Приходилось обращаться в «вышестоящие инстанции». Так, в 1630 году настоятельница Преображенского женского монастыря в Устюге Ульяна вынуждена была обратиться с жалобой к митрополиту Варлааму, сетуя на шумное поведение пьяных гостей-мужчин, которых по ночам принимали монахиня Маремьяна с дочерью Овдотьей[30].

Зная о подобных происшествиях, миряне когда с насмешкой, когда «с пониманием» относились к попыткам церкви вести антиалкогольную пропаганду. На какие бы красноречивые увещевания ни пускались церковные иерархи, они не могли заставить селян во время братчин и ссыпчин отказывать себе в земных радостях.

Царский пир

В XVI веке княжеские пиры перерастают в политическую традицию, становятся частью придворного этикета. Царю уже нет необходимости заботиться о постоянном поддержании своего авторитета среди дружины. Во-первых, сама дружина постепенно исчезает, заменяясь регулярной армией, во-вторых, царь становится наместником Бога на земле, а не первым среди равных. Тем не менее традиции пиров сохраняются в русской жизни.

Богатые царские пиры, на которые обязательно приглашались иностранные гости и послы, удивляли роскошью, размахом и призваны были познакомить иноземцев с русским гостеприимством. Обычным, даже обязательным делом было напоить приглашенных допьяна так, чтобы к концу пира они оказались лежащими под столом. Для некоторых, кому было в тягость так наедаться и напиваться, единственным способом сохранить свой разум относительно трезвым оставалось прикинуться пьяным и среди всеобщей попойки сползти под стол.

Царская трапеза была строго регламентирована. После первых блюд с кушаньями следовала первая подача вина. Государь лично посылал каждому из почетных присутствующих кубок, наполненный «фряжским» или «ренским» вином. Очередность подачи кубка свидетельствовала о значимости гостя. Иностранец Маргиерет в XVII веке вспоминал, что «когда обед зайдет за половину и царь разошлет гостям снова по большой чаше с каким-нибудь красным медом, тогда приносят и ставят по столам огромные серебряные ведра с белым медом, который черпают ковшами. По мере того, как одни сосуды опоражниваются, подают другие с напитками, более или менее крепкими, по желанию пирующих. За сим царь посылает каждому гостю третью чашу с крепким медом или ароматным вином, а по окончании обеда – четвертую и последнюю, наполненную паточным медом, напитком весьма вкусным, легким и, как вода ключевая, прозрачным»[31].

Обязательной традицией на пиру было произнесение тостов. Первая чаша поднималась за здоровье и за братскую любовь того иностранного государя, от которого прибывали послы, потом за многолетнее здоровье самого московского царя, затем за здоровье царевича-наследника, далее за здоровье бояр, послов и т. д. Один из иностранных гостей на царском пиру, Барберини, свидетельствовал: «Заздравные чаши иностранных государей или почетнейших гостей сопровождались следующими обрядами: в то время, как государь брал у кравчего кубок, стольник, который пить наливал, выступал на середину комнаты и провозглашал тост, причем все вставали, а послы выходили из-за стола. Государь так же вставал, снимал шапку и, троекратно перекрестясь, выпивал кубок, причем послы кланялись. После того государь из собственных рук подавал заздравную чашу гостям, боярам и всем сидевшим за столом. Каждый, по порядку старшинства мест, выходил из-за стола, брал кубок и, отступая на несколько шагов от трона, бил государю челом и осушал чашу»[32].