Веселое горе — любовь.

Шофер улыбался, охотно кивал головой и гнал машину еще быстрее.

Была середина февраля, полярная ночь уже кончилась; солнце все дольше задерживалось на небе. И девушке было хорошо видно, где они едут.

Скалистые горы клубились тучами. Тамара отметила, что горы сложены из кристаллических пород, представленных гранитами.

Дорога извивалась тонкой нитью с внезапными петлями и поворотами. Тамара почему-то старалась запомнить, что здесь большое количество кривых и что чередуются они с тяжелыми подъемами и спусками. Подъемы местами доходили до двадцати градусов.

«Зачем мне помнить об этом? — подумала Тамара и тут же усмехнулась: — Я ведь геолог. Как же иначе?».

Она внезапно вспомнила подругу детства, хилую безвольную девочку, которой внушали, что физический труд — удел неудачников.

Подруга пыталась поступить в медицинский институт — и провалилась. Тем же окончились попытки устроиться в индустриальный техникум и педагогическое училище. Наконец после долгих хлопот родителей ее зачислили в институт мясо-молочной промышленности.

«Ну, нет, — весело подумала Тамара и тряхнула головой, — меня не устраивает такая всеядность. Геология, кажется, придумана специально мне».

От этой мысли стало легче, и на минуту забылась горькая неудача в ее жизни.

Машина остановилась в небольшом поселке, и старший команды побежал доложить дежурному офицеру, что с ними приехала девушка.

Солдаты, проведав об этом, высыпали из казармы. Они рассматривали приезжую, и в глазах их можно было читать и тайный восторг, и явную тоску, и, может быть, надежды на счастье.

Если не считать двух жен офицеров, поехавших за мужьями, женщин в этом углу побережья совсем не было, и молодость безмолвно скучала и томилась.

Красота девушки казалась здесь ослепительной. Солдаты смотрели нежно и молча, славные стриженые ребята, еще не умевшие скрывать своих чувств.

Узнав, что Тамаре надо за Большой перевал, дежурный огорченно развел руки, и девушка успела заметить, что кожа у него на кистях тоже обветренная и потрескавшаяся.

Оказалось, что зимой через горы не идет ни одна машина. Зима здесь тянется долгие месяцы, бураны и метели достигают двенадцати баллов, и перебраться через перевал можно только пешком. Команды переходят хребет, обвязавшись общей веревкой, утопая в снегу и задыхаясь от ветра.

Только очень опытные каюры иногда одолевают Большой перевал на оленях. Упряжка из четырех животных, впряженная в легкие нарты, может взять одного человека, если не считать каюра.

Сейчас, правда, в поселке есть каюр, и он держит путь мимо залива Большая Мотка. Но он едва ли пойдет в такую погоду. У него две упряжки, это верно, однако снег сильно занес дорогу, и можно сорваться в ущелье.

— Я поговорю сама, — сказала Тамара. — Покажите, где он.

И повторила, будто лишний раз хотела убедить себя:

— Я все объясню сама.

...Они выехали утром, как только невысоко над скалами показалось солнце. Олени бежали медленно, низко неся головы, и девушке казалось, что животным ни за что не подняться на перевал.

«Слабенькие, — думала она и незаметно для каюра дула на прихваченные морозом пальцы. — Куда им по такому снегу?»

Вдали показался Большой перевал.

Каюр остановил упряжку, — вторая, пустая, была привязана к задку нарт, — и полез в мешок.

Копаясь в нем, старик что-то бормотал про себя, и казалось, что он ругается.

Наконец выпрямился и протянул девушке оленью ма́лицу, то́борки и липты́.

— Надень, — проворчал он, любуясь ее лицом и гибкой фигурой, которую не портили теплое пальто и надетый под него меховой жилет. — С Севером нельзя шутить. Даже если кровь как кипяток.

Она усмехнулась, надела все, что дал каюр, и стала похожа на бесформенный мешок, такой, в каких привозят белье в механические прачечные.

— А теперь погреемся, однако, — решил он и что-то сказал оленям. Животные легко потянули пустые нарты на перевал.

— Он любит тебя? — спросил каюр, запалив трубку,

— Нет.

— Зачем тогда идти?

— Я люблю.

— Понимаю.

Через несколько шагов каюр проворчал:

— Женщина стыдлива, и это, может, лучше красоты — женская стыдливость. Ты очень любишь?

— Да.

— Я задал пустой вопрос. Везде много хороших мужчин, и далеко не едут зря. Далеко ищут одного, не такого, как все. Это так.

Лицо старика изрезали морщины. Жидкие светлые брови и такие же усы были самые обычные, но в глубоких и немного раскосых глазах жила умная мысль, осторожная и немногословная.

— Я все же не поехал бы, — вздохнул старик, и девушка почувствовала, что речь его стала отрывистей — идти становилось труднее. — Он не заслужил того.

— Почему?

— Ты очень красива, и у тебя прямая душа. Если он не любит, разве стоит твоей любви?

Раскурив потухшую трубку, каюр добавил:

— Я встречал его один раз у горы Большой Кариквайвишь. Зачем тебе любить Нила?

— Я не красива, — запоздало ответила она, тоже начиная задыхаться. — Вы редко здесь видите женщин.

Внезапно она остановилась, и лицо ее побелело. Казалось, только сейчас до нее дошел скрытый смысл его слов.

— Почему мне не любить Нила? У него уже есть кто-нибудь?