Читаем Веселые человечки: культурные герои советского детства полностью

Конец «оттепели» привел и к переоценке детства как аллегории стихийного творчества и искренности. Часть интеллигенции, пишет К. Келли, стала видеть в детстве метафору «нежелательного состояния пассивности и приспосабливаемости». Интерпретируемое таким образом, детство «превратилось в аллегорию подчиненного состояния взрослых советских граждан, постоянно покровительствуемых и обманываемых их воспитателями» {36}. Миф о счастливом советском детстве перестал быть частью советской политической мифологии и начал подпитывать культуру продуктами своего разложения. Школьный фильм трансформировался в фильм с вполне отчетливой социальной проблематикой, а сказка-мюзикл – в жанр, в котором маленький герой-плутишка может обвести вокруг пальца весь мир взрослых. Назовем хотя бы самые памятные из таких фильмов эпохи «застоя»: «Про Красную Шапочку» (реж. Л. Нечаев, 1977), «Волшебный голос Джельсомино» (реж. Т. Лисициан, 1978), «Приключения Электроника» (реж. К. Бромберг, 1979), «Чародеи» (реж. К. Бромберг, 1982), «Пеппи Длинныйчулок» (реж. М. Микаэлян, 1984).

На стыке новых культурных парадигм – властного тоталитарного порядка, потребительства и новых медиа – появился и новый вариант архетипа Буратино. Герой телевизионного мюзикла Нечаева кардинально отличался от героев Птушко, Бабиченко и Иванова-Вано тем, что его действия перестали оцениваться в рамках дуалистических систем ценностей: положительного или отрицательного, классово близкого или чуждого и т.д. Режиссер усложнил героя, сделав его трикстером-пересмешником. Будучи социальным аутсайдером, не следующим моральным и социальным нормам, этот герой постоянно заново придает значение миру, который он постоянно разрушает и создает. Кроме того, режиссер связал Буратино с современным ему советским миром тем, что отдал эту роль, как и роли остальных кукол, детям-актерам, которые в конце фильма появлялись на экране в зрительном зале в их обыденной социальной роли советских школьников.

Марина Балина в статье, посвященной экранизации Нечаева, отмечает, что популярность героя и фильма была связана с тем, что режиссер не просто создал образ трикстера, но и удачно вписал его в культуру и ценности позднесоветского периода {37}. Исследовательница замечает, что такой герой-трикстер, будучи alter ego позднесоветского массового человека, существует «в промежутке между циничным официозом и воинственным диссидентством и ощущает себя скорее «киником», чем «циником»». Балина цитирует Питера Сдотердайка, который считает кинизм «альтернативным поведением, позволяющим игнорировать как давление власти, так и непосильный груз серьезности экзистенциальных тем. В отличие от тяжеловесного циника, видящего всю сложность и трагичность окружающего мира, киник – человек легкий, не бередящий собственные раны, а заранее принявший status quo своего существования, более того, способный дерзко им наслаждаться, лукаво подмигивая окружающим» {38}.

Идентичность главного героя Нечаева как трикстера-киника, его существование между циничной властью и идеалистами-диссидентами определяет и его отношения с героями, которые у Птушко были определены как лже- и подлинные менторы главного героя. В мюзикле Нечаева настоящие менторы, Карло и Тортила, выглядят как идеалисты – «шестидесятники», загнанные брутальной властью в каморки и болота. Не случайно Нечаев выбрал на эти роли актеров, чья репутация и имидж были связаны с авторским кино «оттепели» и отчетливо указывали на особую роль интеллигенции в десталинизации советского режима. Папу Карло сыграл Николай Гринько, которому известность принесли роли в фильмах Андрея Тарковского и который перед тем, как сыграть Карло, сыграл роль отца в «Солярисе» (1972). Столяра Джузеппе у Нечаева играет знаменитый театральный актер и педагог Юрий Катин-Ярцев. Джузеппе и Карло – честные и бедные праведники, достойные уважения учителя и творцы, которые, к сожалению, совершенно не способны противостоять злу Страны Дураков.

Тортилу, добрую помощницу Буратино, сыграла Рина Зеленая, актриса Театра сатиры, которая также оставила заметный след в кинематографе «оттепели»: она участвовала, например, в двух картинах Ролана Быкова, в фильме «Каин XVIII» (реж. Надежда Кошеверова и Михаил Шапиро, 1963) и в экранизации «Трех толстяков» Ю. Олеши (реж. Алексей Баталов, 1966) {39}. В своей песне в фильме Нечаева Тортила рассказывает о временах, когда ее болото было прудом и сама она была под стать Буратино. Но теперь настали другие времена: ей нечему научить Буратино, нечего посоветовать о том, как лучше жить в современном им мире, поскольку мир стал намного хуже. Но у Тортилы есть ключик, который она решает подарить Буратино, потому что он не такой злой и жадный, как жители Страны Дураков. Если в «Золотом ключике» Птушко этот ключик открывал дверь в светлое будущее, а в «Приключениях Буратино» 1950-х – в мир нового искусства, то в фильме Нечаева Тортила даже не может вспомнить, от какой двери этот ключик.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Алхимия
Алхимия

Основой настоящего издания является переработанное воспроизведение книги Вадима Рабиновича «Алхимия как феномен средневековой культуры», вышедшей в издательстве «Наука» в 1979 году. Ее замысел — реконструировать образ средневековой алхимии в ее еретическом, взрывном противостоянии каноническому средневековью. Разнородный характер этого удивительного явления обязывает исследовать его во всех связях с иными сферами интеллектуальной жизни эпохи. При этом неизбежно проступают черты радикальных исторических преобразований средневековой культуры в ее алхимическом фокусе на пути к культуре Нового времени — науке, искусству, литературе. Книга не устарела и по сей день. В данном издании она существенно обновлена и заново проиллюстрирована. В ней появились новые разделы: «Сыны доктрины» — продолжение алхимических штудий автора и «Под знаком Уробороса» — цензурная история первого издания.Предназначается всем, кого интересует история гуманитарной мысли.

Вадим Львович Рабинович

Культурология / История / Химия / Образование и наука
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе

«Тысячелетие спустя после арабского географа X в. Аль-Масуци, обескураженно назвавшего Кавказ "Горой языков" эксперты самого различного профиля все еще пытаются сосчитать и понять экзотическое разнообразие региона. В отличие от них, Дерлугьян — сам уроженец региона, работающий ныне в Америке, — преодолевает экзотизацию и последовательно вписывает Кавказ в мировой контекст. Аналитически точно используя взятые у Бурдье довольно широкие категории социального капитала и субпролетариата, он показывает, как именно взрывался демографический коктейль местной оппозиционной интеллигенции и необразованной активной молодежи, оставшейся вне системы, как рушилась власть советского Левиафана».

Георгий Дерлугьян

Культурология / История / Политика / Философия / Образование и наука