Веселые человечки: культурные герои советского детства

Здесь стоит ненадолго отвлечься и посмотреть, какие политические парадоксы повлекла за собой волковская пересадка «Волшебника страны Оз» на советскую почву. Политическая карьера сказки Баума в США была довольно неоднозначной. Хотя в приведенной выше цитате Волшебник Оз и похож на типичного американского бизнесмена (согласно недавнему американскому отзыву, в этой фразе отразился «капиталистический идеал свободного рынка» (Glassman, 26), многие характеристики баумовской утопии годами не давали покоя американским родителям и детским библиотекарям: в книге усматривали элементы социалистического секуляризма, утверждали, что она плохо написана и др. {10} Вообще, приписывание «Волшебнику страны Оз» всевозможных политических смыслов – традиция в США давняя и почтенная. Одни увидели в этой книге аллегорию президентской кампании Уильяма Дженнигса Брайана (1896): кандидат настаивал на «биметаллизме» – денежной системе, основанной сразу на двух благородных металлах – золоте и серебре {11}. Другие высказывали мнение, что Летучие Обезьяны и Мигуны олицетворяют расовые меньшинства в США времен Баума (американских индейцев и китайских трудовых мигрантов соответственно; см.: Ritter). Позже, в голливудском фильме 1939 года, некоторые увидели аллегорическое изображение «Нового курса» (система социально-экономических реформ президента Ф. Рузвельта. – Примеч. перев.) (см. MacDonnell).

Таким образом, американская сказка, на которую Волков предъявил права от имени Советского Союза, у себя дома с большой легкостью поддавалась политическим интерпретациям. Возможно, опасаясь того, что и в его книге усмотрят идеологического «троянского коня», Волков вымарал из «Волшебника страны Оз» некоторые сатирические пассажи. Вот один из особо выразительных примеров: в издании 1939 года Страшила спрашивает: «Где же мой дом? На поле, у портного или у сапожника?» (Волков 1939, 16-17). Этой немудреной шуткой Волков подменил довольно рискованные рассуждения американского Страшилы: «Если бы ваши головы, как моя, были набиты соломой, вы бы все отправились жить в прекрасные страны, а ваш Канзас совсем опустел бы. Канзасу сильно повезло, что в нем живут люди с настоящими мозгами!» (Волков, 45). Проблема с этой сатирической репликой – не в том, что в переводе ее трудно понять, а, напротив, в том, что смысл ее в советском контексте оказывается слишком прозрачным: если Канзас где-то там, вдалеке, причем в капиталистическом далеке, то нет никакого вреда (и даже, наоборот, есть определенное преимущество) в том, что этот Канзас-ужасное место, жить в котором предпочитают исключительно люди, обремененные мозгами. Но Волков, присвоив баумовскую сказочную страну, рисковал смешать американский Канзасе советской Россией: то и другое у него – исток, родина, место, откуда героиня и читатели начинают свое путешествие. Если сделать еще всего один шажок и заменить в реплике Страшилы Канзас на Россию, то сатира обернется против самого переводчика. (Даже в шутке, которой Волков замени оригинальную реплику, слышен отзвук ключевой дилеммы: русский Страшила не знает, где его «дом», его родина, поскольку он, как и сама сказка, – нечто из вторых рук, бывшее в употреблении, собранное из кусочков, надерганных с миру по нитке!)

Один из самых острых сатирических моментов баумовского «Волшебника…» – когда Жестяной Дровосек случайно наступил на жука, расплакался от жалости и от слез у него заржавели челюсти, да так, что он не смог открыть рот. Друзья спасают его, смазав суставы маслом, и недоразумение разъясняется. Зная, что у него нет сердца, Жестяной Дровосек всегда старался быть внимательным к окружающим. «У людей есть сердца, – сказал он, – и они всегда могут прислушаться к их зову и сделать то, что полагается. Но у меня нет сердца, и потому приходится постоянно быть начеку. Когда великий мудрец Оз даст мне сердце, тогда уж можно будет немножко расслабиться» (Волков, 72).

Этот момент в волковском «Волшебнике…» 1939 года (там Железный Дровосек наступает на лягушку) произвел большое впечатление на одного из критиков – Юрия Нагибина. По его мнению, этот эпизод сообщает суровую правду о природе детства и капитализма:

«У Железного Дровосека нет сердца. Казалось бы, он должен быть жесток и «бессердечен», – напротив, он преисполнен величайшей доброты, сострадания и жалости ко всем слабым! преследуемым. У него нет сердца – и он поддается первому импульсу доброты. «Вам, у которых есть сердца, вам хороша Вы сумеете оправдаться в своих собственных глазах, если кого-нибудь обидите. Но я, человек без сердца, должен быть осторожен. Вот если я получу от волшебника Гудвина сердце, тогда я и не буду беспокоиться о разных козявках».