Веселые человечки: культурные герои советского детства

Именно в этот момент, в конце 1930-х – начале 1940-х, когда изображение ковра-самолета на фронтисписе книги по истории советской авиации выглядело вполне естественным (см.: Попов – фронтиспис и титульный лист), а жизнь в Советском Союзе была объявлена «живой сказкой» (так, героиня фильма Григория Александрова 1940 года «Светлый путь» узнает, что в Советском Союзе сбываются мечты и сказки становятся былью), состоялось вхождение Волкова в советскую детскую литературу – сразу через две двери. Обе его книги – «Волшебник Изумрудного города» в 1939 году и «Чудесный шар» в 1940-м – воплотили в себе решающую перемену в историографии и идеологическом контексте советской авиации. Пытаясь апроприировать и страну Оз, и изобретение воздухоплавания, этот автор осуществил метаморфозу, оказавшуюся решающей: от волшебной сказки через детское художественно-историческое повествование к квазиисторическому нарративу.

Совершив этот переход, повторюсь, Волков проявил своего рода дар предвидения. В 1948 году, после Второй мировой войны, в советском подходе к истории и легендам русского воздухоплавания начался новый этап. Прославлять последние достижения советской науки и техники, провозглашать, что вчерашние сказки и легенды «стали былью», – всего этого теперь было недостаточно. Теперь от советских ученых требовалось доказать, что эти легенды всегда были былью, что русские (как предшественники советского народа) открыли и изобрели все мыслимые технические приспособления давным-давно, задолго до западных претендентов на эти открытия и изобретения.

В январе 1949 года о новом проекте было официально объявлено членам Академии наук. Почва для этого была подготовлена заранее, в 1947-1948-м, благодаря двум подряд изданиям книги В. В. Данилевского «Русская техника» (первое – Л.: Лениздат, 1947, второе – Л.: Ленинградское газетно-журнальное и книжное издательство, 1948), получившей Сталинскую премию второй степени и широко цитировавшейся в качестве образцового текста {18}. Для Данилевского, как и для большого числа пошедших по его стопам историков, сведения о полете Крякутного перестали быть легендой – теперь этому сюжету был придан статус исторического факта. Постыдная причастность к этому «факту» фальсификатора Сулакадзева была сброшена подобно змеиной коже, и в середине 1949 года «Известия» ликующе провозгласили, что благодаря подвигу Крякутного Россия еще в 1731 году стала подлинной «родиной воздухоплавания» {19}. В последующие несколько лет состоялось триумфальное возвращение Крякутного в энциклопедии и книги по истории – под знаменем «русского приоритета».

Как объясняла Е. А. Баевская во введении к книге «Наша страна – родина авиации и воздухоплавания» (1950), кампания за «русский приоритет» в технических областях имела огромное значение для советской пропаганды:

Пропаганда приоритета нашей Родины в различных области науки и техники имеет исключительное значение для воспитания советского патриотизма, для развития национальной гордости советских людей. <…> История техники неоспоримо подтверждает, что важнейшие открытия во всех ее областях, в том числе в области воздухоплавания и авиации, принадлежат русским и что ученые нашей Родины шли в своих исследованиях самостоятельным путем, оставляя далеко позади зарубежную научно-техническую мысль (Баевская, 3).

(Главы в книге Баевской носят следующие названия: «Самолет – русское изобретение», «Наша страна – родина геликоптера», «В. И. Ленин, И. В. Сталин – создатели советской авиации» и т.д.)

Тщательно выстраивалась этимология странного слова «фурвин» из сообщения о Крякутном: «Вероятнее всего, что это слово является соединением слов «фарен», «фур» (ехать, ехал (по-немецки. – Э. Н.)) и «винд» (ветер). <…> Значит, «фурвин» – это «идущий по ветру», «ветроход»» (Стобровский, 6) {20}. Невесть откуда появилась и биография таинственного летописца Боголепова (он, заявляли теперь, был дедом Сулакадзева, обнаружил подтверждающие это рукописи Сулакадзева, как сообщала упомянутая выше статья в «Известиях» 1949 года, некий «подполковник К.»; см.: Воробьев, 122-127; Нехамкин).

В 1956 году, с разоблачением сталинизма, на страницах журнала «Вопросы истории» начались оживленные дебаты (Бурче, Мосолов, 124-128), в 1957-м Н. Воронин указал на то, что рукописи фальсификатора Сулакадзева невозможно использовать в качестве источника по истории русского воздухоплавания (Воронин, 284), а в 1958-м В. Ф. Покровская уже пристально изучила текст Сулакадзева о Крякутном, не оставив от него камня на камне.

Она провозгласила, что все ключевые слова в тексте были подправлены и, как следствие, неверно истолкованы {21}: «нерехтец», объявила Покровская, не имело отношения к родной деревне Крякутного, а представляло собой искаженное «немец» – вот кем оказался русский воздухоплаватель! А странное слово «фурвин», по мнению Покровской, представляло собой вовсе не загадочное название воздушного шара, а имя собственное – Фурцель или Вурцель (Покровская, 634-636) {22}.