Весь следующий день дедуля хватается за голову, а я не могу сдержать улыбки. Бабушка только хитро поглядывает, постоянно бормоча про блинное рабство. Вот не сомневаюсь, что всё обсудили, косточки перемыли и…
— Свадьба-то когда?
Молоко, в котором я в этот момент размешиваю какао, выплёскивается на клеёнку.
— Ккк… какая свадьба?
— Громкая, — уверенно заявляет ба. — Лучше всего, громкая и деревенская.
— Бабуль, — отойдя от первого шока, пытаюсь подобрать слова для ответа, — ты же знаешь, что в наше время гулять вместе…
— Да знаю я всё, — машет рукой, будто всё решено. — Разные пары я видела, уж сколько пожила! А всё одно скажу: Андрюша наш из другого теста сделан. Не побоялся же против бандюгана пойти…
— Какого бандюгана? — шок, начавший проходить, накрывает снова.
— Не знаешь? — бабушка качает головой и, подумав, зовёт меня в сад. — Мужчины-то вчера, как подпили, о делах говорить начали. А мы с Томкой на стол да стола уносили, вот и услышали.
Под старой яблоней, в тени низко наклонённых веток, баба Шура пересказывает мне всё, что вчера услышала. Сердце моё то замирает, то начинает стучать быстрее, а глаза то и дело неприятно жжёт.
Любит, да? Доверять просит?
Снова только слова, а сам Барс не меняется.
Смахивая со лба волосы, которые растрепались от быстрого бега, притормаживаю у калитки дома Андрея. Пытаюсь отдышаться и заодно собрать слова в голове в предложения, но…
Передумываю.
Да, передумываю. Я не знаю, правильно ли поступаю. Я не знаю, как
На одной чаше весов все слова Андрея, все его поступки, совершенные для меня… На другой — его молчание и недоговоры. Он рассказал о Марине, да. Но он ни словечком не обмолвился о чудовищной опасности, которой подвергается сам, его семья…
Про себя не думаю, а вот за него боюсь.
— Ты чего тут, Василис?
Мои размышления прерывает соседка. Рассеянно здороваюсь с ней, и вдруг понимаю, что знаю, как должна поступить.
Забираю повешенную на ручку калитки цепочку с кулоном, и надеваю обратно на шею. Если он так решил, если не побоялся, значит…
Глава 26
Смотрю на смеющуюся Василису и не могу поверить в то, что всё это правда. Она рядом. Она сидит напротив моей мамы, пьет чай маленькими глоточками и смеётся над очередной шуткой дела, которого будто подменили.
Из сурового и частенько хмурого мужика он превратился в… мякиш… Нет, правда, мякиш: добродушный и улыбчивый, и даже складки на лбу разгладились.
Я знаю, что не только Васино присутствие его так… эм… украшает. Некоторое облегчение присутствует и из-за новостей по поводу Савельева.
Люди, с которыми отец связался, очень помогли в решении нашего вопроса. Я нервничал и переживал, когда пришлось лететь на назначенную встречу, но обошлось. До сих пор не верится!
И пусть мы улетали на два дня, моё сердце совершило сотню кульбитов и тысячу раз остановилось вдали от моего рыжего наказания. Так оказалось тяжело с ней расставаться!
Но не менее сладкой оказалась и встреча…
Сейчас мы сидим рядом, касаясь друг друга, и по венам несётся привычное уже возбуждение. Оно не порабощает и не отключает голову, а лишь поднимает настроение и как бы шепчет: «Выдыхай!»
Выдыхать, конечно, рано. Не всё ещё решено. Впереди много работы, но самое главное в том, что мой Цветочек со мной. Что она, её родня и мои — все приняли нашу пару, наши чувства.
Признаться, меня едва не разорвало на части, когда накануне отъезда Васька призналась в своих сомнениях и рассказала о том, как хотела оборвать наши отношения. Пусть ею двигало желание спасти и оградить меня и мою семью, но… чёрт побери!… я испытал леденящий душу… страх… Да, страх, которого не испытывал никогда своей жизни…
Я тогда все губы искусал до крови, чтобы не заорать… чтобы не утонуть в песке, на котором мы сидели в тот момент… А я бы мог, потому что Васька говорила с таким лицом…
— А ты чем занималась, Василис?
Пока я утопаю в воспоминаниях, мама переводит тему. Прислушиваюсь, так как мне интересно всё касающееся моей девушки. Моей