Веселые ребята и другие рассказы

— И вы полагаете, что и я такой, как и он? — спросил Маркхейм. — Вы думаете, что и у меня нет иных, более высоких стремлений, как только грешить, грешить и грешить, а под конец как-нибудь змеей проползти в рай? Вся моя душа возмущается при подобной мысли. Неужели вас этому только научил ваш опыт по отношению к роду человеческому? Или же вы потому так говорите ср мной, что застали меня с руками, обагренными кровью, и потому предполагаете, что я должен быть способен на всякую подлость? И неужели это преступление, убийство человека, такой ужасный поступок, что из-за него должен иссякнуть навсегда в человеке даже самый источник добра?

— Для меня убийство не представляет собою особой категории греха, — возразил собеседник. — В сущности, если вглядеться поглубже, все грехи — убийства тем или иным способом, точно так же, как самая жизнь есть война не на жизнь, а на смерть. Я смотрю на весь ваш род людской, как на обреченных на голодную смерть моряков на затерявшемся среди океана судне, где вышли съестные припасы. Все вы вырываете последнюю корку хлеба изо рта голодного и питаетесь за счет жизни другого, подобного вам несчастливца, как озверевшие от голода люди поедают друг друга, так точно поедают друг друга, все хотя это и не сразу заметно. Я слежу не столько за самим актом игрока, слежу за его последствиями, и пришел к тому убеждению, что в конечном итоге каждый грех влечет за собою смерть, а на мой взгляд хорошенькая девушка, которая перечит своей матери, с очаровательной грацией противореча ей по поводу какого-нибудь пустого, бального вопроса, точно так же, хотя и менее видимо, заставляет сочиться человеческую кровь, как и такой убийца, как вы. Я сейчас сказал, кажется, что я слежу за грехом и его последствиями, но я точно также слежу и за добродетелями и говорю вам, что, в сущности, добродетель и порок ничем не отличаются друг от друга; между ними, можно сказать, нет ни на йоту разницы; как одни, так и другие являются косой в руках ангела смерти. То зло, ради которого я существую, заключается не в самом поступке, а в самой душе преступника; мне дорог злодей, а не его злодеяние. плоды которого, если бы мы могли их проследить достаточно далеко вперед по бушующим порогам, водопадам и стремнинам жизни, могут быть более благословенными, чем плоды величайших подвигов добродетели! И теперь я предлагаю вам обеспечить вашу безопасность и предоставишь вам возможность наслаждаться жизнью отнюдь не потому, что вы сейчас убили человека, но потому, что вы Маркхейм.

— Я открою вам мою душу, — сказал Маркхейм, — это преступление, на котором вы накрыли меня, — последнее! По пути к нему я научился многому, понял и постиг очень многое, и само оно явилось для меня громадного значения уроком! Уроком, которого я никогда не забуду. По сие время мною руководило возмущение, и, возмущенный несправедливостью судьбы, я часто делал то, чего я не хотел, против чего восставала моя душа! Бедность поработила меня, я был ее подневольным рабом, она угнетала меня, толкала, куда я не хотел, хлестала меня своим беспощадным бичом. Есть, конечно, сильные натуры, которые могут устоять против искушения, могут восторжествовать над своими склонностями и соблазнами; но я не был таков, меня мучила жажда наслаждений! Но отныне в этом проступке моем я разом почерпну и богатство, и предостережение, и вместе с тем и силу, и свежую решимость быть впредь самим собой. Теперь я становлюсь во всех отношениях свободным в своих действиях и вижу себя совершенно преображенным, совершенно другим, новым человеком! Эти руки станут орудием добра, это сердце полно примирения, любви и сострадания к ближним. На меня как будто что-то находит, во мне вырастает из самой глубины души что-то далекое, давно забытое, чистое, светлое и хорошее! То, о чем я мечтал в детстве в праздничные дни под звуки церковного органа, то, что я предвкушал, когда проливал слезы умиления над благородными поступками героев в хороших, умных книгах, или беседовал с покойной матушкой, когда я еще был чистым и невинным ребенком, и всем сердцем внимал ее благим советам, поучениям и наставлениям. Передо мною лежит вся моя жизнь; в течение нескольких лет я блуждал, но теперь я снова вижу перед собой обетованную землю, и намерен неуклонно идти к ней.

— Вы, вероятно, пустите эти деньги, в оборот? Употребите их на игру на бирже? — спросил посетитель. — Но ведь именно на бирже, если я не ошибаюсь, вы уже проиграли не одну тысячу фунтов.

— Это что! Мало ли что было! — возразил Маркхейм. — На этот раз я буду играть наверняка!

— И на этот раз вы опять проиграете, — спокойно и уверенно произнес гость.

— Но я половину оставлю про запас!

— И эту половину вы тоже проиграете, — так же уверенно и безапелляционно заявил собеседник. При этих последних его словах пот выступил, на лбу у несчастного.