Веселые солдатские истории

— Ну да, он самый. Его к нам из музвзвода перевели. Для исправления. А какое тут исправление? Он старше любого из нас был, второй год уже служил, а мы все — первый, только-только свою службу начинали. Он и принялся нами командовать. То в магазин кого из нас пошлёт, то вместо себя пол мыть заставит. «Я, — говорит, — уже вышел из того возраста, чтобы полы мыть. Поняли, салажата?» А мы спорить с ним не решались — он уже и в самовольные отлучки ходил, и на гауптвахте сидел, ему вроде всё нипочём было. И начальству жаловаться тоже не хотели. А он, бывало, соберёт вечером вокруг себя нашего брата и давай расписывать свои похождения. И в столовой: все обычные порции получают, он — к повару за мясом бежит. «Учитесь, — говорит, — салажата. Мы с этим поваром на гауптвахте на соседних топчанах кантовались. Разве он своему лучшему другу откажет?» И кое-кто из нас уже подражать начал Шкляренко, подмазываться к нему. А тут как раз подошли зачёты по огневой подготовке — метание боевых гранат. Заняли мы свои места на огневом рубеже, в окопе. Бросаем гранаты. Кто дальше, кто ближе — у кого насколько сил хватит. Надо сказать, первый раз иметь дело с боевой, настоящей гранатой немножко страшновато — всё кажется: вдруг кольцо сорвёшь, а бросить её не успеешь… Но ничего, виду не показываем. Наконец дошла очередь до Шкляренко. Ну, думаем, этот верзила сейчас все рекорды побьёт. А он за кольцо дёрнул и стоит, держит гранату. Руку разжать не решается. «Да бросай ты её! Бросай!» — кричит ему командир взвода. А у того пальцы аж побелели — не может разжать, и всё. Смотрит на командира взвода расширившимися глазами и вроде не слышит, не понимает ничего. Но потом видим — рука у него начинает медленно разжиматься, вот-вот выпустит гранату на дно окопа. Тут командир взвода подскочил к нему, выхватил гранату и швырнул. «Шагом марш, — говорит, — отсюда, чтобы я вас больше не видел!»

Вот с тех пор Шкляренко в нашем взводе и прозвали гранатомётчиком. Чуть что: «А ты гранатомётчика спроси!», «Где гранатомётчик?», «Пойди, позови гранатомётчика!» Совсем затюкали человека. Куда весь его гонор делся! Как вспомним, как он стоял с побелевшими пальцами, с выкатившимися от страха глазами, так смех разбирает. Сначала он ещё пытался отбрыкиваться, а потом совсем сник. Стал тише воды, ниже травы…

— Вот оно что! — засмеялся генерал. — А я ещё удивлялся тогда: что это со Шкляренко случилось? Не узнать стало человека… А скажите, Кудрявцев, капитана Бабушкина вы помните?

— Бабушкина? Лучшего лыжника полка? Как же не помнить!

— Недавно встретил его. Подполковник уже. Полком командует. А рядового Евсевича помните?

— Это который у вас в шахматы в турнире выиграл?

— И это не забыл, ты смотри-ка! — радостно воскликнул генерал. — А всё-таки у меня тогда позиция лучше была — это я ему по-глупому коня прозевал. А так бы он ни за что у меня не выиграл. Если бы я тогда…

«Интересно, — размышлял Сорокин-старший, — вот встретятся через несколько лет старший лейтенант Кудрявцев, допустим, с ефрейтором Халдеевым. И начнут перебирать старых знакомых. «А рядового Сорокина ты помнишь?» — спросит Кудрявцев. «Это какого Сорокина? — скажет Халдеев. — Который полы каждую неделю драил?» Неужели о нём больше и вспомнить нечего будет?»

И от таких мыслей Сорокину-старшему стало очень грустно.

— Кажется, мы слишком увлеклись воспоминаниями, — вдруг спохватился генерал. — Пора и честь знать. Какие у вас занятия по расписанию?

— Материальная часть, товарищ генерал, — быстро доложил ефрейтор Халдеев. — Включение и выключение радиостанции.

— Ну вот и отлично. Занимайтесь. А мы с молодым человеком посмотрим.

11. „На твою долю тревог ещё хватит…“

Радиостанция размещалась в крытой машине.

Одна за другой вспыхивали сигнальные зелёные лампочки. Вздрагивали тонкие, как волосок, стрелки приборов. В серых металлических шкафах начинало что-то гудеть, щёлкать. Треск и шорох раздавались в наушниках.

Один раз разрешили надеть наушники и Сорокину-младшему.

Услышал он тонкий писк морзянки, услышал далёкую-далёкую музыку, услышал голоса, перебивающие друг друга.

Словно взглянул он в волшебную подзорную трубу и увидел всё, что делалось далеко вокруг, увидел то, что секунду назад было невидимым.

Снял наушники — снова тишина вокруг, только равномерно гудит что-то внутри радиостанции. Надел наушники — опять торопливо пищит морзянка, опять голоса перебивают друг друга.

— Волна, я — Берег. Волна, я — Берег, перехожу на приём, — говорит один голос.

— Третий, я — Первый, посадку не разрешаю, — говорит другой. — Третий, я — Первый, посадку не разрешаю. Посадку не разрешаю, как поняли, я — Первый, приём.

И сразу тревожно стало Сорокину-младшему.

Что там случилось с этим Третьим? Почему не разрешают ему посадку? Может быть, беда какая-нибудь? Может быть, надо немедленно спешить на помощь?