Весёлый Роджер

В ответ лишь пожимает плечами.

- Да не собираюсь я тебя жалеть из-за этого, - а потом, понимая, что он может неверно ее понять: - в смысле, из-за того, что женщина в прошлом тебя отвергла. Я-то другая, для меня внешность - не главное. Я же видела шрамы давно. Да, не ожидала, что их так много, но, Вик, как ты вообще мог решить, что я поведу себя так же, как та никчемная шлюха?

Дальше она наконец-то плачет, теперь можно. Она сделала все так, чтобы он решил, что она не от жалости, а от обиды. Вик смотрит растерянно, все еще прижимает овощи к животу, но, кажется, его триггер молчит. Белов открывает рот, закрывает, снова открывает.

- Зря рассказал, да?

- Да. Не хочу даже думать, что по твоей квартире ходили какие-то девки, что ты был с кем-то из них так же, как со мной. Пожалуйста, давай обо всем говорить: о том человеке, на могилу к которому мы ездили, о пожаре, о том, что ты меня не любишь и никогда не полюбишь, но только не о твоих бывших.

- Извини, не хотел тебя расстроить. Правда, Вер. Не думал, что ты так это воспримешь.

- Просто пообещай, что больше никогда не будешь делать выводы обо мне на основе своего прошлого. Я не такая, Белов. Не такая, как те шлюхи. И я буду с тобой так долго, как ты захочешь, - больше она говорить не может, и так произнесла слишком много. Может, даже лишнее, просто понесло. Начала и не смогла вовремя остановиться. Вера решительно подходит, обхватывает ладонями его лицо, а потом целует.

Целует, потому что он в точности такой же, каким был еще час назад, до того, как она все увидела. Крепко зажмуривается. Он был обезображенным тогда, когда вез ее в машине к себе домой из парка, где с ней пытались познакомиться опасные парни, когда жалел, ласкал и шептал, что не любит, да с таким трепетом выдыхал эти слова на ухо, что она растворялась в его руках от собственной любви к нему. Его пальцы по-прежнему самые нежные и знающие, его смех - самый лучший звук в мире, а запах волнует ничуть не меньше.

Белов перехватывает инициативу в поцелуе, и Вера сильнее зажмуривается, а когда глаза закрыты, он так вообще тот же самый, которого она полюбила. Она стушевалась из-за шока, просто не ожидала. Разве можно подготовиться к тому, чтобы увидеть настоящую агонию, хоть она и в прошлом? Но к ней можно привыкнуть и не придавать значения. Вера, несомненно, привыкнет к его шрамам, а сейчас просто закроет глаза, и он окутает ее ароматом своей кожи, легонько коснется своим языком ее языка, проведет пальцами по ее телу, требовательно и настойчиво, зная, что не откажет. А она ему не откажет, никогда. Когда они наедине, позволит трогать там, где ему нужно, чтобы возбудиться и достичь своего пика.

Он усаживает ее на небольшой деревянный столик, убирая в сторону полотенца, проводит пальцами по ногам под платьем, касаясь кончиками белья, нависает над ней, большой, горячий, целует шею, за ухом, затем ниже, плечо, - как всегда, очень нежно, скользко, зубами стаскивает лямки платья и белья. А потом замирает, часто дыша на ее кожу. Замирает и молчит, не шелохнется. Время идет, тянутся минуты, он стоит, словно оцепенев, она ждет, затаив дыхание. Наконец, Вера не выдерживает, ей приходится открыть глаза и снова посмотреть на него.

Нет, привыкнуть пока не получилось. Совсем не получилось. Снова та же тошнота, тот же ком в горле и те же долбаные слезы. Как можно заниматься любовью, испытывая лишь бесконечное сожаление? Может, у нее получится чуть позже? Остается только верить в свои силы. А он словно чувствует ее состояние. Угадывает. Выжидает. Сложно расслабиться и не смотреть, когда в ванной так светло, что глаза режет. А погасить лампочки можно только снаружи. Чтобы выключить свет, придется высунуться за дверь, а они оба не готовы к этому. Если хоть кто-то выйдет наружу, момент будет упущен.

Она не готова к тому, чтобы вести себя как раньше. Как будто шрамы снова мифические, и она догадывается, что они там есть, но насколько все плохо - даже не представляет. Он просто шумно дышит, грудь тяжело подымается. А посмотреть на лицо - нет сил, перед глазами только его коричневая неровная грудь с ужасающим черным флагом, и близость его кошмарного прошлого кружит голову.

Если она попросит у него прощения, он когда-нибудь еще прикоснется к ней? Сможет унять свою гордость настолько, чтобы позволить привыкать к себе постепенно, как к какому-то чудовищу? У нее есть только один шанс быть с ним, но хочет ли она теперь этого?

    Глаза распахиваются шире, Вера смотрит на предупреждающий пиратский флаг, который в нескольких сантиметрах от ее лица. Не просто так Белов выколол его на груди. У него точно есть причины информировать о чем-то, об опасности. Хочет ли Вера быть с человеком, пережившим трагедию подобного масштаба? Справится ли? Не может быть, чтобы пожар прошел бесследно, никак не отразился на психике. У Вика слишком много правил, нормальной жизни с ним не будет.