Весенная пора

Ему ненавистен тюремный плен,
Не создан он для оков:
Проходит сквозь девять каменных стен,
Сбивает восемь замков.

Манчары знаете ли вы, друзья?

В сыпучих сугробах его следы,
В долинах и на горах, —
Везде проходит он невредим,
Врагам своим на страх.

Быстрее его скороходов нет, —
Так про него говоря!.

Напрасно прятали кулаки
Награбленное в подвал:
Стальные засовы и замки
Ладонью он расшибал.

Таких силачей и в сказках нет, —
Так про него говорят.

Ничем запугать его не могли —
Ни тюрьмами, ни кнутом.
Местный князек, властелин земли,
Смотрел на него тайком.

Ярче молний его глаза, —
Так про него говорят.

В песнях имя его звенит,
В сказках оно живет.
Силу его народ хранит,
Потомкам передает.

Василий Манчары звали его, —
Запомните, друзья!

Могуч Манчары, лицом пригож,
Грозный был человек.
Богатых князьков бросало в дрожь,
Когда он шел в набег.

Смелое сердце он имел,
 Обиженных защищал.

Царские деньги, пушной ясак,
Шерсть и серебро
Все, что награбили князь и кулак,
Народное добро,

Все отбирал Манчары,
Все возвращал народу.

— Горькой слезой пьяны кулаки,
Кровавым сыты трудом.
Идите, ограбленные батраки,
Владейте своим добром…—

Так говорил Василий,
Так призывал Манчары.

В темных горах, где гнездятся орлы,
В чащах, где звери живут,
Возле расщелины дикой скалы,
Где водопады бьют,—

Вольное сердце несущий в груди
Встретиться может с Манчары,

Выйдет он тихо, подсядет к костру,
С путником заговорит.
— Милую родину, мать и сестру
Сердце увидеть спешит…—

Так говорит Манчары,—
Скучно ему на чужбине.

— След мой остался в родимом снегу,
Ждите меня к весне.
Вместе с ручьями я прибегу,
Встречу готовьте мне…

Вернусь! — говорит Василий, —
Приду, — обещает Манчары.

Возле костра на дороге лесной,
Дружески поговорив,
В чащу уходит оленьей тропой,
Путника благословив.

Меч у него в руках, говорят,
Не ослабел Манчары.

Вот и весна! Зеленеют леса.
С гор побежали ручьи.
Синей дорогой блестят небеса,
Солнца теплеют лучи.

Скоро Василий Манчары придет,
Ждите его, друзья![7]

РУССКИЙ ФЕЛЬДШЕР

Обозники Веселовых благополучно добрались до Охотска, сдали груз и уже тронулись в обратный путь, когда Егордан вдруг заболел. За два дня он весь распух до того, что его пришлось везти, и товарищи боялись, как бы он не вывалился из саней. Пальцы на распухших руках Егордана не гнулись, покрытые гнойными ранами ноги не выдерживали тяжести больного, и он лежал на санях, сомкнув заплывшие веки.

На второй день после возвращения полуживого Егордана к нему зашел со счетами под мышкой суетливый Федор Веселов. Почти всю эту зиму у Федора болели глаза. Он завязал их платком, и его водила семилетняя и уже тоже полуслепая дочка Аксинья. В юрте Веселов немного приподнял повязку.

— Прошлой осенью, отправляясь в Охотск, ты взял у меня и деньгами и товарами на двадцать рублей. Не так ли, Егордан? — сказал Федор, щелкнув двумя костяшками на счетах.

— Да, так, — еле шевеля распухшими губами, тихо подтвердил Егордан.

— Ситец твой, что ты дал на рубаху, уже через неделю разлезся! — сказала Федосья, собираясь выйти в хотон. — Гнилой был ситец… А чай и мука…