Весенная пора

Повертев зверька перед глазами, Дмитрий вдруг тычет его мордочкой в сторону голенького Алексея. Тот взвизгивает, сгибаясь и втягивая в себя живот, а потом, расхрабрившись, требует зверька в руки. Получив отказ, Алексей начинает хныкать. Этого Дмитрий не может выдержать. Он озорно подмигивает Никитке, быстрым движением показывает на мать и отдает ласку малышу. Алексей некоторое время что-то бормочет и вдруг слизывает с мордочки ласки пожалованное ей угощение. Дмитрий отнимает у мальчика зверька.

— И этим воспользовался, негодный! — говорит он.

— Ты о чем? — спрашивает старуха.

— Да так… Мальчишка тут…

Медленно направляется Дарья в угол. Там она оживляется и тихо заговаривает:

— Бывало, в старину, сказывали, что горностай идет в ловушку, если поздно вечером проглотить его сердце с печенкой вместе…

Дмитрий молча вытаскивает из камелька чайник и устраивается пить чай. Закусить ему нечем. Резко откинувшись к стене, он спрашивает:

— В сыром, что ли, виде глотать эту пищу?

— Какую пищу, сынок?

— Да вот сердце горностая…

— Да, в сыром, в сыром…

Дмитрий, брезгливо сморщив лицо, покачивает головой и тихо говорит:

— Не велик кусок-то, если только на самом деле помогает…

— В старину сказывали, что очень помогает… А самострелы не осматривал?

— Смотрел. Заяц — хитрец, волосок у одного самострела разглядел и отпрыгнул…

— В старину говорили, что зайчатину надо вместе с кониной вари!ь, — тогда заяц лучше попадает охотнику. Заяц ведь коню родной брат. Недаром они очень похожи друг на друга…

Напившись чаю, Дмитрий доливает чайник и ставит его к огню.

— Да, заяц очень похож на коня, — охотно подтверждает он. — И хвост, и грива, и копыта…

Все смеются оттого, что у зайца появились и копыта и грива. В беззвучном смехе трясется и сама старуха.

— А не кажется ли тебе, что ты пустое говоришь? — ласково спрашивает она. — Заяц и конь — братья. Вот однажды в самую старую старину… — И бабушка начинает рассказывать одну из своих бесчисленных легенд.

Однажды выдался исключительный вечер. Сначала все шло так же, как всегда, и вечер был похож на сотни других, обыкновенных вечеров, но потом все изменилось.

Из хотона вышла тихая Лукерья. На назойливый зов Алексея: «Мама!» — она изредка лениво отвечала: «Агу!» — и, как обычно, ходила по юрте, наводя порядок, хотя наверное знала, что через несколько минут все снова будет по-прежнему: опять с нар сползет сено, а табуреты, старые торбаса и топоры опять очутятся у шестка. Удивительный человек, эта Лукерья: неустанно и безуспешно воюет она с грязью и беспорядком в юрте.

Пришла Федосья, с утра ушедшая к дальним знакомым. Оба сына с криком кинулись к матери и привычно начали обыскивать ее В кончике ее платка и в карманах они нашли огрызки сахару, катушку ниток, крошечный кусочек кирпичного чая, лоскутки старой материи. Но особенно торжествовали ребята, когда мать извлекла из принесенного ею пучка сена кусок вареного мяса — гостинец, присланный ее доброй подругой.

Никитка прежде всего отколол от кусочка сахара долю для беспокойного Алексея, а затем приступил к дележу гостинца между всеми обитателями юрты. Каждый, получив крупицу сахара, клал ее на кончик языка, сладостно жмуря глаза. Потом, стараясь никого не обидеть, мелко нарезали мясо. Чай тоже поделили на две заварки. одну — для Эрдэлиров.

Наконец вернулись «старые охотники» — Федот и дед. На дне корзинки, сплетенной из прутьев тальника, они принесли немного мелкой рыбешки. Никитка привычно ударил деда по бедру и вытащил у него из кармана штанов двух крупных гальянов[5], которых старик на удачной рыбалке никогда не забывал припасти для внуков. С радостным возгласом бросил Никитка гальянов в камелек и, вскоре вытащив их, вместе с братом принялся за еду, обжигая руки и губы. А взрослые быстро разгребли рыбу в корзинке, отделили мелкоту и поставили варить ее в двух старых медных котлах, а ту, что покрупнее, насадили на вертела и пристроили к огню жарить.

Так начался счастливый вечер.

Никитка выскочил во двор и, подбежав к хотону Веселовых, принялся изо всей силы колотить в тяжелую дверь. Наконец дверь широко распахнулась, из мрака высунулись две огромные ручищи бабушки Варвары, как пушинку подняли Никитку и унесли его в кромешную темноту хотона.

Самой бабушки Варвары не видно во мраке, только прижимает она его к своей груди да обдает лицо острым запахом табака-самосада.

— Бабушка! — шепчет Никитка, волнуясь. — Дед и Федот вернулись с рыбой. Поставили варить да жарить. Пришла мать с гостинцами. Иди скорее!

— Двух коров еще осталось подоить, — шепчет бабушка. — Вот кончу и приду.

Никитка возвращается в юрту с криком:

— Сейчас бабушка придет, не ешьте рыбу без нее!

А когда пришла бабушка Варвара, пододвинули столы ближе к огню и стали лакомиться свежей рыбой.

Во время этой радостной трапезы вдруг кто-то сильно заколотил в дверь. Все испуганно замерли: ведь стучатся только в каких-нибудь особенных случаях.

— Кто бы это мог быть?

— Может, этот пьяный шалопай Лука вернулся из школы, — тихо проговорила Федосья.