Весеннее чудо для мажора

Моркови натерла мелко, для густоты, и бросила в куриный бульон с полосками отварного филе. Молоко тоже кипятится, масло ждет своего часа. Я действовала на автомате, то и дело прерываясь на Булку.

Табуретки уронила, на подоконник лапами оперлась, и фиалки чуть не скинула — у меня их аж 2 горшка. Везде свой нос сунула.

— Вся в хозяина, — проворчала я, и Булка радостно гавкнула.

Узнала меня, на удивление, сразу. Я помню, как мы с Андреем гуляли, иногда заходили по вечерам к нему, он брал Булку, и мы допоздна бродили с любопытной псинкой по улицам. Болтали, смеялись над ее проделками — а собака и правда проказливая. Хаски все такие — энергии, чтобы их воспитать, нужна уйма.

Андрею самое то.

Он и бегал с ней на поводке — по десять, пятнадцать километров. Меня звал тоже, но куда мне было бегать? Я на третий этаж поднималась с одышкой из-за любви к жирам и углеводам.

И теперь все это добро — Булка и ее хозяин у меня.

Корми их, пои, лечи… дожили!

— Ты что там ворчишь? — прохрипел Андрей из спальни. Завозился, и рассмеялся вперемешку с кашлем. — Лизка, блин, другана моего притащила?

Я размешала масло в чашке, вошла, и умилилась — Булатов смотрит с насмешкой, она мелькает в воспаленных глазах. А рукой парень обнимает козлика, как дитё игрушку.

— Это не друган, кстати. А подруга. Лизой назвал, — хохотнул он, и снова закашлялся. — С*ка, горло дерет.

— Меньше матерись. Юморист, — вздохнула я, и села на кровать. — Повыше приподнимись, лечить тебя буду.

— Лечи, — он вытянул губы трубочкой.

— Что это ты? — уставилась на него с подозрением.

— Целуй! Лечить же пришла.

— Булатов, блин! Я тебе молока принесла. Пей давай, а то остынет и масло свернется.

Он облокотился спиной об спинку кровати, взглянул в чашку, и покачал головой.

— Я это пить не стану. Думал, ты меня лечить пришла, а не мой мозг.

— Может, тебя выставить отсюда, неблагодарный? Тебя, козла, и Булку, а?

— Может, и выставить. Только уходить я не собираюсь, — нагло заявил он.

— Пей! — попыталась поднести чашку к его губам, но Андрей отвернулся.

Снова и снова уворачивался от чашки.

— Ты себя как ребенок сейчас ведешь.

— А ты больного человека обижаешь.

— Чем это я тебя обижаю? — возмутилась нешуточно, чуть молоко на него не пролила. — Тебя вот выхаживаю, Булку твою приютила — эта хулиганка мне чуть кухню не разгромила, меня уронила раз пять за последний час. Ты не обнаглел ли, дорогой?

— Называй меня любимый, — мурлыкнул Андрей.

— Я буду тебя козлом называть, если ты сейчас же не выпьешь молоко! — рявкнула я, потеряв терпение.

Боже, моей маме памятник нужно при жизни поставить, что отца выхаживала, когда он простывал. Любящий, адекватный папочка превращался в жуткого типа, когда болел. Страдал, отказывался от лечения, находил всем неотложные дела вроде открыть окно, закрыть, снова открыть. Принести воду, потом унести и подогреть, а потом немного остудить, а то слишком теплая. Я его сама стукнуть готова была, а мама-то постоянно при отце была в такие моменты, а не временами, как я и мелкие. И терпела. Только потом у нее глаз немного дергался.

Вот «везет» же мне на такое окружение!

— Выпью, так и быть. Только поцелуй сначала. А потом хоть что давай, — предложил Булатов «компромисс».

— А в лоб?

— Лучше в губы.

— Заразить меня хочешь?

— Кудрявая, это не вирус. Не заражу. Только покусаю маленько, если и дальше будешь отказываться. Я о многом прошу? — он как-то погрустнел. — Один несчастный поцелуй, и все. Мне стопудово легче станет. Или пить ничего не стану, — коварно заметил он. — Ни таблеток, ни молока, ничего. Буду лежать и умирать.

— Андрей…

— Клянусь, — перебил он. — А ты меня знаешь, Лиза. Еще и ночевать на улицу выйду, заболею еще сильнее, и на твоей совести это будет. Но всего этого можно избежать всего-то одним поцелуем.

Вот детский сад, а! Но Андрея я знаю — вбил себе в голову, и плохо будет, умирать будет, но слово сдержит. Такой уж человек. Однако, целовать? А не слишком ли он обнаглел?

* * *

АНДРЕЙ

— Хорошо, Андрей, — ровно произнесла Лиза, и я обрадовался — сейчас поцелует. — Можешь не лечиться. Зря я, конечно, так старалась, время тратила. Если захочешь выйти на улицу ночевать, держать не стану. Молоко, я так понимаю, я зря принесла?

Лиза не кричит, не истерит. Даже не сердится.

Она поднялась с моей кровати, на которой сидела, развернулась, и молча вышла.

Терпеть такое не могу! Некоторые не любят истеричек и скандалисток, а я считаю, что всегда лучше наорать, высказать весь ворох претензий, чем такая вот молчаливая оскорбленная гордость. Причем не наигранная, Лиза и правда оскорбилась.

С трудом поднялся с кровати, и встал, пошатываясь. Черт! Антоха, старший брат, однажды был свидетелем того, как я простыл, и долго подкалывал меня. Что я, дескать, чувствительный как чахоточная девица. С больницей и всей этой чехардой я брата послал, он пожал плечами, и оставил меня в покое.

А вот его жена, Маша, сидела рядом, и пыталась помочь. И на мужа своего злилась, все бурчала, что надеется теперь, что, когда забеременеет — это не сын, а дочь будет. Антону в наказание.