Весеннее равноденствие

Павел Станиславович к тому же отлично ориентировался в веяниях быстротекущего времени. В нужный срок «вытянул» заочный институт и достойно занял освободившуюся к моменту получения диплома должность главного инженера. Без внутренних обид и тем более тайного противодействия Веретенников принял молодого начальника ОКБ. По его разумению, кандидат наук был выше его, простого инженера, шишки на начальника валятся в пять раз больше, чем на зама, и нервные расстройства и неприятности, которые доводится испытывать первому лицу, никогда не возместишь тремя, а то и двумя десятками рублей разницы в должностном окладе.

Барон Мюнхгаузен учил, что если с одной стороны на тебя кидается лев, а с другой разевает зубастую пасть крокодил, то самое благоразумное — припасть к земле. Тогда лев окажется в пасти крокодила, а ты спокойно встанешь, отряхнешь со штанов налипшие травинки и потопаешь дальше собственной дорогой.

Сейчас Павел Станиславович сидел в уютном поролоновом гнездышке модернового кресла и слушал рассказ начальника о командировке в Заборск.

— В общем, написал я в акте особое мнение… Нельзя было иначе. Не имеем мы права вводить в эксплуатацию такие тарантасы.

— Габриеляну это особое мнение как кость в горле — ни проглотить и ни выплюнуть, — обеспокоенно перебил Павел Станиславович и вскинул на Готовцева округлые, без ресниц, птичьи глаза.

Взгляд Веретенникова был тревожным. Тревога лежала и на его худощавом, резко очерченном лице с тонкогубым ртом и жесткими морщинами возле него.

— Ну и бог с ним, с Габриеляном, — беспечно откликнулся Готовцев.

— Бог будет с нами, Андрей Алексеевич, когда останемся без документации по смазке и гидравлике. На бога нам тогда придется только и уповать.

— Габриелян тоже не высшие достижения выдает.

— Но выдает.

— Лучше бы не выдавал. Поглядел я в Заборске на их смазочно-моечные творения. Конструкция узлов нуждается в коренной переделке.

— А мойка, Андрей Алексеевич? — подал голос начальник бюро перспективного проектирования Шевлягин, приглашенный на разговор двух руководителей. — Курам на смех… Самим надо заниматься проектированием узлов смазки и гидравлики.

Веретенников неодобрительно покосился на перспективщика. По мнению главного инженера, Шевлягину ни к чему было участвовать в разговоре руководителей ОКБ. Василий Анатольевич не пользовался любовью главного инженера, поскольку до оскомины надоедал Веретенникову настырными и фантастическими просьбами перспективщиков, тогда как главной заботой Павла Станиславовича были не туманные перспективные иллюзии, а строгое соблюдение графика выдачи рабочих чертежей и других проектных материалов.

По врожденной деликатности и дисциплинированности Веретенников не возразил против присутствия в кабинете Шевлягина, решив, что призван перспективщик Готовцевым сюда в роли свидетеля и для подтверждения рассказа.

О случившемся конфликте Веретенников уже знал со вчерашнего дня из рассерженного звонка Габриеляна. Волжский коллега возмущенно заявил, что «особое мнение» — это подлый удар кинжалом в спину родному брату. Но удар этот не смертельный, Габриеляна он не убил, и у него хватит сил, чтобы отплатить за такое неслыханное коварство, что волжане еще заставят москвичей поплясать босиком на снегу, что они еще на коленях приползут к Габриеляну, что потомкам до седьмого колена отзовется такое вероломство.

Разумеется, Шевлягин был приглашен не в подтверждение рассказа о командировке. Просто Готовцев считал, что в ответственном разговоре с главным инженером полезно, как и в любом другом деле, присутствие скептика. Люди же, занятые в основном перспективой, всегда обладают отточенным чувством скептической оценки настоящего. Кроме того, тайный замысел Готовцева, решение, которое он принял для себя, но широкое обнародование которого считал преждевременным, относился именно к перспективе. Развалившийся довольно нахально на диване Шевлягин пока не подозревал, какой значительной фигурой может он стать в самом недалеком будущем, если… «Если» было много, и продраться через их колючие репейники будет нелегко.

— Да, моечку волжане подсуропили в Заборске такую, что от нее не скоро отмоешься, — поддержал Шевлягин замысловатым каламбуром реплику начальника ОКБ.

В непотускневших еще командировочных воспоминаниях Андрея Алексеевича выплыл пролет заборского завода со свежевыкрашенными, незамутненными копотью и едучей металлической пылью стенами и нарисованным в торце огромным панно с пейзажем яркого березового ситчика перелеском и ромашками в зеленой траве, который, по задумке работников научной организации труда, должен обеспечить работающим на пролете невиданную производительность труда, снимать у них моральную усталость и воодушевлять на выполнение суточных заданий.