Весеннее равноденствие

— Возможно, и настаивал, — ответил Веретенников, промокнул губы аккуратно сложенным белоснежным платком и с укоризной в голосе добавил, что со стороны Готовцева не очень тактично напоминать ему о старческом склерозе.

— Побойся бога, дорогой Павел Станиславович, — искренне изумился Готовцев странной логике разговора и непонятному упрямству главного инженера. — При чем тут склероз? У тебя яснейшая голова. И вообще, теперь в таком возрасте бегают на марафонские дистанции, в одиночку пересекают океаны и женятся на молодых.

Гладко выбритые щеки Павла Станиславовича вдруг взялись багровыми, перемежающимися пятнами жаркого румянца. Андрей Алексеевич понял, что он ненароком коснулся какой-то запретной для Веретенникова темы, чего-то глубоко спрятанного в душе суховатого и не очень откровенного в обычных человеческих отношениях главного инженера.

Андрей Алексеевич уважал опыт Веретенникова, работоспособность, добросовестнейшее отношение к выполнению служебных обязанностей, его великую преданность любимому ОКБ. Но кое-что в Павле Станиславовиче и раздражало, хотя видимых причин для того не было, и может быть, все объяснялось разницей в возрасте. Двадцать восемь лет — это разница уже не в одно поколение, а в целых два. Это невидимый, но хорошо ощутимый барьер различий в понятиях и привычках, убеждениях и прожитом опыте. Требуется такт, мудрость и внимательность, чтобы в повседневных служебных отношениях умело обходить рифы разницы поколений.

Случались минуты, когда Андрею Алексеевичу приходилось с большим трудом одолевать вспышки внутренней неприязни к главному инженеру, к его педантичности, к его не очень уже чуткому ощущению полнокровного биения жизни и непониманию той истины, что вчера всегда отличается от сегодня.

Раздражали и мелочи. Вроде старомодной обстановки кабинета главного инженера, заставленного объемистой, немыслимо изношенной рухлядью — тяжелыми стульями с жесткими, словно каменными, дерматиновыми сиденьями, дурацким «славянским» шкафом, диваном с высокой спинкой и протертыми, потерявшими изначальную форму валиками, громоздким столом, крытым вылинявшим сукном. Неоднократные предложения хозяйственника переменить обстановку кабинета Веретенников отвергал с таким же непонятным упрямством, с каким сейчас возражал против посылки в Заборск группы конструкторов.

Андрей Алексеевич, случалось, подумывал, что Павел Станиславович из породы тех людей, которые хоть и тянутся к окружающим, но из-за внутренней настороженности, стеснительности и непонятной опаски не могут сблизиться с другими и, сами от того страдая, обречены жить не вместе, не участниками, а соседями, не принимая всей полноты жизни окружающих. У таких всегда собственная одинокая дорога, и, может быть, именно этим объясняется смешная привязанность главного инженера к простодушному чтиву о бароне Мюнхгаузене.

— А вдруг все-таки не удастся выцарапать чертежи у Габриеляна? Тогда придется дополнительно еще выделять конструкторов, искать себе новых смежников.

— Липченко же гарантировала, — возразил Андрей Алексеевич и подумал, что, возвратившись из командировки, он не удосужился позвонить Нателле и перемолвиться с ней несколькими словами даже по служебным делам.

«Это уже настоящее свинство, мужик», — обругал Готовцев самого себя и ощутил в кармане телеграмму, привезенную им из Заборска.

— Где мы тогда возьмем людей? Знающие конструкторы не ходят по улицам без работы…

Веретенников снова промокнул платком губы и горестно вздохнул.

Может быть, в эту минуту он вспомнил рассказ любимого барона о том, что среди лунных жителей не существует кадровых проблем. Люди там рождаются из орехов, растущих на деревьях, и стоит бросить эти орехи в кипящую воду, как они лопаются, и оттуда выходят готовые специалисты, и каждый из них немедленно принимается за дело: трубочисты взбираются на крышу, а повара становятся к плите. Конструкторы, вылупившиеся из таких орехов, сразу бы становились к кульманам и начинали выдавать чертежи в соответствии с графиком, и не нужно было бы беспокоиться руководителям ОКБ. Жаль, что такое решение вопроса является недосягаемым для земных условий.

— Где возьмем тогда конструкторов? — повторил Павел Станиславович. — Не надо нам связываться с Заборском. Производственная база для опытных работ нужна на станкозаводе у Агапова. Я не имею чести быть знакомым с директором Кичигиным, но то, что мне о нем рассказали, настораживает. Судя по всему, он не прочь ухватить в свои руки наши планы по созданию опытной и экспериментальной базы… Я в твое отсутствие, Андрей Алексеевич, еще раз встречался с Агаповым, разговаривал, дал, наконец, слово, а тут вдруг — Заборск… Мы будем в глазах Максима Максимовича выглядеть непорядочными людьми.

— Он же возражает против нашей идеи. Сам возражает.

— Мне его удалось кое в чем переубедить. Во всяком случае, от нового строительства Агапов отказался и намерен просить в министерстве деньги на модернизацию производства… Не исключено, что после реконструкции он выделит нам целый цех.