Весеннее равноденствие

Протащив над домами хмарные пологи дождей, грозы быстро истрачивали силу. Облака разгонялись невидимыми небесными ветрами, истаивая, как первый снежок на солнечном пригреве. Небо снова начинало голубеть из края в край, и мир обретал привычность.

Иногда грозы оставляли после себя дымчато-лиловые, в охряной оторочке, радуги. Они вздымались триумфальными арками над скопищем разнокалиберных, так не сочетающихся с этой естественной торжественностью и триумфальностью каменных коробок, в которые люди обрекли себя на добровольное заточение. Может быть, потому радуги над городом вставали редко, были быстротечными и мало кому удавалось приметить их красоту.

Шло время. Отсчитывались минуты, проходили часы, отлетали дни и недели. Звонил по утрам будильник, Поднимавший Нателлу на работу, исправно тикали дамские часики на нарядном браслете, опоясывающем женское запястье. Мерно двигались черные стрелки контрольных табельных часов в вестибюле ОКБ.

И все-таки один из точных механизмов, отмечавших для Нателлы Липченко течение времени, безнадежно испортился. Лопнула нерасчетливо или поспешно перекрученная пружина в тех невидимых часах, заклинились намертво стрелки на памятных делениях. И не было на свете мастера, который починил бы Нателле несуществующие часы, так неожиданно сломанные на вокзале аэропорта длинноногой девочкой в платье с короткими рукавами.

Когда находишь, всегда помнишь, что и где нашел. Когда теряешь, не сразу тебе удается сообразить, где случилась первая утрата, что пошло не так, когда было незаметно упущено самое важное.

«Пришел, увидел, победил» — так было у Цезаря, но так не могло быть у простенькой девчонки, одержавшей верх над Нателлой Липченко. Не ее сила, а непонятная слабина, обнаружившаяся у Нателлы, определила здесь поражение. Понять, открыть для себя эту слабину не удавалось, и это мучило больше, чем скромное торжество соперницы.

Сначала были ярость, бессильные и унизительные слезы за стеной безлико-серого силикатного кирпича. Потом постепенно стало приходить трезвое осознание случившегося и понятие того, что самое главное, что надо делать, — это не делать ничего. Все сделанное окажется не только бесполезным, но и оскорбительно безответным. Осталась надежда, что зеленая молодость, внешне привлекательная, зачастую скучна опытному и зрелому человеку. Хотя, может быть, врут все про опыт и зрелость. Читала же она где-то, что с годами человек может стать в чем-то тверже, в чем-то мягче, но сколько бы он ни прожил, он не становится никогда более зрелым.

Хоть было то не просто, Нателла сжала в тугой кулачок гордость, самолюбие и оскорбленное без видимой причины женское доверие. Поняла, что именно так нужно поступить, потому что когда у мужчин срываются планы, они ведут себя точь-в-точь как взбесившиеся голодные медведи. Особенно по отношению к самым близким людям.

Сверх того, Нателла тактично и ненавязчиво перебросила мостик через разверзшуюся пропасть, сочинив приехавшую в гости двоюродную племянницу.

Но звонка, которого с таким нетерпением ждала последние дни, не случилось, и пришло осознание потери. О ней знала лишь она, выставлять ее наружу не собиралась. От нее было единственное лекарство — забраться в собственную нору, замуровать вход и в одиночку, как раненому зверю, отлежаться, зализать кровоподтеки и ушибы, погодить, пока затянутся ссадины, и выйти в свет такой, какой тебя знали — сильной и уверенной, гордой и независимой, умеющей не шалеть, не сходить с ума, как глупая сорока, перед начищенной латунной пуговицей.

Закрыв за собой входную дверь на два поворота ключа, Нателла подошла к окну и настежь распахнула его, впустив в квартиру воздух, промытый недавним летучим дождем, пряно пахнущий зеленью и просыхающей влагой.

Во всю ширь сияло в небе помолодевшее после грозы солнце, просторно проливало свет в квартиру, где бедовала тоска, липкая и черная, как смола на теплом камне.

Машинально взглянув в зеркало, безжалостно отразившее сильный женский рот, созданный для веселого и гордого смеха, и провалившиеся ореховые глаза на исхудавшем лице, Нателла нашла вазу и поставила в нее купленный на углу букет алых гвоздик. Налила воды из-под крана и так умело распушила букет, что в комнате сразу стало наряднее.

Цветы пахли тонко и ароматно, навевая чувство нескончаемого движения жизни, в которой у Нателлы Липченко было еще далеко до последнего костра. И не стоило ей так казниться, заниматься самоедством, думать про сломанные часы. В мире одно уходит и всегда приходит другое. Если ломаются одни часы, вместо них приобретают другие. Благо теперь большой выбор часов, на все вкусы и на все возможности.