театра, о скромном букете фиалок, который положила на мрамор неизвестная
старушка...
- Был там Петр Иванович Чагин, - добавил я. - Мы с ним в гостинице
проговорили почти до утра. Чудесный человек!
- Замечательный! - оживился Городецкий. - Я с ним давно дружу.
- И между прочим, знаете, что Чагин рассказал? - продолжал я. - Что он
очень любит стихи Тютчева и в Баку когда-то читал их Есенину. А тот слушал и
восхищался...
- Ну, вот видите...
- Да иначе, наверно, и быть не могло... Ведь многие стихи Есенина
последних лет, рассуждали мы с Чагиным, полны драматической напряженности,
горьких раздумий, скорби утраченных надежд. А это все свойственно лирической
исповеди позднего Тютчева. Вспомнили мы с Чагиным и мудрый тютчевский взгляд
на приход нового поколения:
Спаси тогда нас, добрый гений,
От малодушных укоризн,
От клеветы, от озлоблений
На изменяющую жизнь;
От чувства затаенной злости
На обновляющийся мир,
Где новые садятся гости
За уготованный им пир...
Мы сошлись с Чагиным на том, что добрый гений, к которому в этих стихах
обращался Тютчев, не оставил и Есенина. Автор "Руси советской" с открытой
душой слушает, как "другие юноши поют другие песни". Он знает, что "они, пожалуй, будут интересней - уж не село, а вся земля им мать". И душевно его
напутствие новому поколению, чей свет уже разгорается над родными
просторами...
Сергей Митрофанович понимающе кивнул и, хитровато улыбнувшись, спросил:
- А все-таки как же Есенин откликнулся на строки Тютчева о ветреной
Гебе, что "громокипящий кубок с неба, смеясь, на землю пролила"?
- А вот как - в стихотворении "Гляну в поле, гляну в небо...":
Снова в рощах непасеных
Неизбывные стада,
И струится с гор зеленых
Златоструйная вода.
О, я верю - знать, за муки
Над пропащим мужиком -
Кто-то ласковые руки
Проливает молоком.
Что-то есть похожее, не правда ли?
- Кажется, есть. И все-таки повторю банальную фразу, Тютчев остается
Тютчевым, Есенин - Есениным...
- А Городецкий - Городецким, - вставил я.
- Совершенно верно, - засмеялся Сергей Митрофанович...
5
Первые послеоктябрьские годы были исключительно тяжелыми для молодой
Советской республики. Иностранная интервенция. Белогвардейщина.
Контрреволюционные мятежи, диверсии, заговоры. Останавливались заводы: не
хватало топлива. Разруха в хозяйстве, на транспорте. Эпидемии. Голод.
Вынужденное введение продразверстки вызвало ропот деревни.
"...Крестьянство формой отношений, которая у нас с ним установилась, недовольно, - говорил В. И. Ленин в 1921 году, - ...оно этой формы отношений
не хочет и дальше так существовать не будет. Это бесспорно. Эта воля его
выразилась определенно. Это - воля громадных масс трудящегося населения. Мы
с этим должны считаться, и мы достаточно трезвые политики, чтобы говорить
прямо: давайте нашу политику по отношению к крестьянству пересматривать" (В.
И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 43, с. 59).
Коммунистическая партия принимала целый ряд переходных мер, отвечающих
интересам Советского государства, рабочего класса и широких масс
крестьянства.
В этой сложнейшей обстановке, "в развороченном бурей быте" Есенин
растерялся. Вместо ожидаемого "мужицкого рая", сказочного края Инонии перед
ним возник лик родной страны, обезображенной войной и разрухой. Казалось:
будут "злаченые нивы с стадом буланых коней", "золотые шапки гор", "светил
тонкоклювых свист"...
Мечталось:
И тихо под шепот речки,
Прибрежному эху в подол,
Каплями незримой свечки
Капает песня с гор...
Что же увидел он в действительности?
Тучами изглодано небо, сквозь ржанье бурь пробивается пурговый
кашель-смрад, по полю скачет стужа, в избах выбиты окна, настежь распахнуты
двери. Поэт в отчаянии:
О, кого же, кого же петь
В этом бешеном зареве трупов?
"Завязь человека с природой" разорвана: "сестры-суки и братья-кобели"
людьми отторгнуты, "человек съел дитя волчицы". И над всем этим страшным
видением, изображенным в "Кобыльих кораблях", как в годину бед, "трубит, трубит погибельный рог" из "Сорокоуста".
В своей "Встрече" (1920), посвященной Есенину, Мариенгоф откровенничал: По черным ступеням дней,
По черным ступеням толп
(Поэт или клоун?) иду на руках.
У меня тоски нет.
Только звенеть, только хлопать
Тарелками лун: дзинь-бах!
Сборник, в котором напечатана "Встреча", назывался: "Стихами
чванствую".
Что может быть общего между этой клоунадой и глубинными переживаниями
Есенина? Между "стихами чванствую" и, как мог бы сказать Есенин, "стихами
отчаиваюсь"?
Исток есенинской драмы - в крушении его иллюзий о "чаемом граде":
"...Ведь идет совершенно не тот социализм, о котором я думал..." Не надо
обвинять поэта - заблуждение было не виной, а бедой Есенина, как, впрочем, и
многих других восторженных мечтателен о мгновенном преображении старого мира
в земной рай.
"Только в союзе с рабочими спасение крестьянства", - устами Ленина
говорила партия большевиков.
В представлении Есенина "смычка" города и деревни должна была привести
"полевую Русь" не к спасению, а к гибели.