Весенней гулкой ранью...

продохнуть… А Есенин! Он ведь перед матерью, как перед родиной, на колени

вставал: "Ты одна мне помощь и отрада…" Она для него — воплощение совести, чистоты душевной. Говорим о гуманизме Есенина… В стихах о матери — вот он

где сильнее всего проявился…

Потом, в разговоре, снова вернулся к Есенину и, прочитав строфу из

"Письма от матери", сказал:

— Ведь изнутри все высвечивает, изнутри… Надо ж так в материнскую

душу влезть…

И долго протирал стекла очков большим цветастым платком, лежавшим до

того на столе, рядом с книгой и распечатанной пачкой "Беломора"…

3

Видели ли вы,

Как бежит по степям,

В туманах озерных кроясь,

Железной ноздрей храпя,

На лапах чугунных поезд?

А за ним

По большой траве,

Как на празднике отчаянных гонок,

Тонкие ноги закидывая к голове,

Скачет красногривый жеребенок?

Это — из "Сорокоуста", написанного в 1920 году, в один из самых

драматических периодов в жизни Есенина. Железная, бездушная сила и живое,

родное, милое, что, как тогда поэту казалось, обречено на неминуемую гибель.

Образы незабываемые. Откуда они пришли в стихотворение?

В письме Есенина, помеченном тем же годом, можно прочитать: "Ехали мы

от Тихорецкой на Пятигорск, вдруг слышим крики, выглядываем в окно, и что

же? Видим, за паровозом что есть силы скачет маленький жеребенок. Так

скачет, что нам сразу стало ясно, что он почему-то вздумал обогнать его.

Бежал он очень долго, но под конец стал уставать, и на какой-то станции его

поймали. Эпизод для кого-нибудь незначительный, а для меня он говорит очень

много. Конь стальной победил коня живого".

В той поездке с Есениным был Анатолий Мариенгоф.

При встрече в 1957 году я спросил его:

— А цвета гривы у жеребенка не помните?

— Как не помню: красный, — не задумываясь, ответил Мариенгоф. — Сергей

и здесь остался верен своему правилу, как он однажды сказал: "Растить образ

из быта", то есть из жизни. Он и о кошках не придумал, знаете?

О кошках я знал.

Еще мальчишкой, случайно заполучив на ночь растрепанный томик Есенина,

я впервые прочитал одно из стихотворений с посвящением: "Сестре Шуре". Оно

сразу легло на сердце, но начальные строки показались странными.

"Ну, хорошо, — рассуждал я, — кошек на свете в самом деле много. Но

неужели поэт и его сестра однажды пытались их считать?"

Оказывается, пытались.

Александра Александровна позже рассказывала:

— Ехали мы на извозчике, и нам то и дело попадались кошки. Я сказала

Сергею, что столько их никогда не видела. Он рассмеялся и говорит: "Давай

считать…" Как заметит — вскакивает с сиденья: "Вон, вон, еще одна!" А на

следующий день прочитал стихи "Ах, как много на свете кошек…".

"…Его жизнь была его поэзией, его поэзия была его жизнь" — эти слова

Тургенева о Гёте можно без натяжки соотнести с Есениным.

Все рождалось из увиденного, пережитого… И потому ему были не по душе

подражатели и верхогляды. "Ни одного собственного образа! — отозвался поэт о

стихах кого-то из них. — Он сам еще не пережил того, о чем с чужих слов

говорит".

Прочитав есенинскую строку: "…рыжая кобыла выдергивала плугом

корнеплод", можно не сомневаться, что и в действительности кобыла была

рыжей, а не дымчатой или, скажем, серой в яблоках. "Вынул я кольцо у

попугая…" — значит, был с ним такой случай, был попугай и кольцо было.

Если, обращаясь к собаке знаменитого артиста, поэт называет ее Джимом,

наверняка она носила такую кличку.

"Каждая строчка его говорит о чем-то конкретном, имевшем место в его

жизни. Все — вплоть до имен, которые он называет, вплоть до предметов" — это

свидетельствует Софья Виноградская, писательница, которая была знакома с

Есениным и хорошо знала его быт, взаимоотношения с различными людьми.

Источник поэзии — жизнь.

"Все мои стихотворения… вызваны действительностью и глубоко в ней

коренятся" — это высказывание Гёте Есенин мог бы повторить, не изменив в нем

ни слова.

Из произведений Есенина нам известно, как в разные годы он выглядел

("желтоволосый, с голубыми глазами" или "худощавый и низкорослый"), как

одевался ("шапку из кошки на лоб нахлобучив" или "в цилиндре и лакированных

башмаках"), как ходил ("легкая походка" или "иду, головою свесясь"), где

бывал ("нынче вот в Баку" или "стою я на Тверском бульваре"), с кем дружил

("Поэты Грузии! Я ныне вспомнил вас" или "в стихию промыслов нас посвящает

Чагин"), как звали его отца ("Какой счастливый Александр Есенин!..").

Так — деталь за деталью, штрих за штрихом — и возникает образ поэта во

всей жизненной реальности. Не абстрактный "лирический герой", а конкретный

живой человек. Его видишь: вот он идет, кому-то приветливо машет рукой; вон

он беседует с другом, гладит собаку; приехав в родительский дом, сбрасывает

ботинки, греется у лежанки.

— …Все они думают так: вот — рифма, вот — образ, и дело в шляпе:

мастер, — говорил Есенин о стихотворцах-ремесленниках. — Черта лысого -

мастер… А ты сумей улыбнуться в стихе, шляпу снять, сесть; вот тогда ты -

мастер!

Сам он умел не только "улыбнуться в стихе…".

В лирике Есенина запечатлены "диалектика души" поэта, его художническое

восприятие многообразия изменяющегося мира."…Нет ни одного мотива его