Весенняя коллекция детектива

Нет, в пруд. В телевизионный пруд. Озеро не может быть правильной формы, а пруд может. В парке Екатерининского дворца в Царском Селе именно такие пруды – прямоугольные, гладкие, с темной водой, будто перетянутые гладким шелком.

Вот настанет май, и можно на несколько дней поехать в Питер.

Там будет ветрено и очень просторно, как бывает только в Санкт-Петербурге, даже когда по улицам слоняются толпы туристов. Над Петропавловской крепостью будет сиять холодное северное солнце, и голуби на ступеньках Казанского собора будут, треща крыльями, расплескиваться в разные стороны, когда мимо проедет мальчишка на велосипеде. Такси повезет ее, Олимпиаду, по Московскому проспекту, длинному и широкому, таких проспектов почему-то нет в Москве! Когда машина остановится на светофоре, Олимпиада станет таращиться в разные стороны, каждый раз с новой радостью узнавая этот город, его серый камень, его шпили и башни, его сдержанную строгость и простор проспектов и тесноту подворотен и дворов. Когда бы Олимпиада ни приехала в Питер, она каждый раз почему-то обязательно видела целующуюся парочку, словно город так подмигивал ей и говорил, что тут у нас ничуть не хуже, чем в Париже! В прошлый раз парочка целовалась у проходной Кировского завода. Было хмурое холодное утро, прохожие с замкнутыми питерскими лицами спешили по делам, пахло морем и автомобильными выхлопами – немыслимое сочетание!.. Парочка целовалась под дождем – очень юные, наивные птенцы, которым дико не хотелось расстаться даже на полдня. Люди выходили из проходной и старательно и участливо обходили парочку, и в этом тоже было какое-то особое питерское ощущение – молодости, скрытого огня, близости небес.

Она будет гулять там одна, совершенно одна, наедине с городом и рекой и…

По правде говоря, было бы значительно лучше, если бы там с ней гулял Добровольский.

– А? – спросил он рядом. – Что ты сказала?

Она ничего не говорила, но он, наверное, услышал ее мысли.

– Ты любишь Петербург? – бездумно спросила Олимпиада.

– Да, – ответил Добровольский, не отрываясь от клавиш. – Очень. А что? Мы туда уезжаем?

Олимпиада промолчала.

Телевизионный пруд залился ярким светом, и в нем открылась сцена, а на сцене появились какие-то беспечные люди в блестящих нарядах. Олимпиада стала смотреть на людей.

Добровольский снял с груди телефон – мотнул бычьей шеей – и положил его рядом с компьютером, и опять застучал по клавишам. Мобильник протестующе пискнул.

– Ну? – спросил Добровольский у телефона. – Чего тебе не хватает?..

– Мне? – удивилась Олимпиада, поглощенная зрелищем блестящих девушек. Они громко пели, махали гривами и почему-то то так, то эдак оглаживали свои бюсты, хотя песня была вовсе не про бюсты, а про часики и стрелочки. Олимпиада все пыталась понять, при чем тут бюсты, и это ей никак не удавалось.

– Нет, телефону, – задумчиво сказал Добровольский и опять застучал по клавишам.

Олимпиада вдруг заинтересовалась:

– А что ты делаешь?

– Отправляю файл. Помощнику, в Женеву.

Он вдруг засмеялся и крепко потер ладонями лицо, на миг оторвавшись от компьютера.

– Он, бедный, уже три раза спрашивал, чем я занимаюсь в России! Он швейцарец, и ему кажется, что мои русские корни наконец-то проявились и я сошел с ума.

– Почему сошел?

– Потому что я приехал, чтобы тихо и без лишнего шума закончить дело. Мы готовили его три года! Три! А я вместо этого занимаюсь уголовными преступлениями!

– Дело? – переспросила Олимпиада. – Ах да! Ты же сыщик!

– Я не сыщик, я бухгалтер. Ну, почти бухгалтер.

– Как?! А ты же говорил, что нарком или командарм!

– Нет, не командарм, – сказал он и засмеялся. – Я комиссар финансовой полиции. Я занимаюсь безопасностью счетов, банковских операций и всякое такое. Очень скучно.

– А что за дело?

Он разговаривал с ней, и Олимпиада совершенно забыла о том, что не могла дышать, и забыла, что надо делать над собой усилия и еще как-то соотносить себя с тем большим и неудобным, что было теперь в ее жизни.

– У вас в России был такой бизнесмен, Дмитрий Белоключевский. Он очень известен во всем мире. Помнишь?

Конечно, она помнила! Несколько лет назад его посадили за какие-то грехи, то ли за уход от налогов, то ли за открытие подпольных счетов, то ли за политические амбиции, а компанию «Черное золото», которой он владел, моментально раздергали на мелкие части и растащили. Кажется, это называлось – борьба с олигархами. Он сидел не слишком долго, его пожалели и выпустили, но с тех пор Олимпиада о нем ничего не слышала.

– У него были счета, в том числе и в Швейцарии, с которых в один прекрасный день исчезли все деньги. Мы искали его деньги и восстанавливали схему, по которой они были уведены.

– И ты нашел? Его деньги?

Добровольский пожал плечами.

– Нашел. А что толку? Вместо того чтобы сдать русской… российской прокуратуре всю схему и ее создателей, я думаю, кто мог убить тетю Верочку!

– А… он жив?

– Кто?

– Белоключевский.

– Конечно. С ним все в порядке, у него, по-моему, сын родился. Когда мы виделись в последний раз, он был озабочен именно этим сыном, и мои умозаключения его не интересовали.

– А на что он живет?