Весенняя коллекция

Он понимал только, что важна каждая секунда и каждая деталь; все — и тихое гудение обогревателей, и тень ее ресниц, упавшая на щеку… А сходство… нет, в его живописи не будет сходства, там будет нечто большее — по крайней мере для него.

Красота Тинкер — это лишь часть случившегося с ним чуда. Он хотел дать ей что-нибудь, хотел с каждой минутой все сильнее. Он чувствовал свою глубинную связь с нею, связь, не поддающуюся логике, невыразимую словами. Ее прелесть ударила ему в голову, подобно только что открытому шампанскому — он откликнулся всем своим существом. Может быть, потому, что он так ясно представил себе ее прелестной маленькой девочкой, у которой была настолько ужасная жизнь, что она пока не осознала этого. Может быть, потому, что она так откровенно и безжалостно рассказала ему о себе, может быть, потому, что она была так проста и безыскусственна и словно бы не ведала о своей прелести, может быть, от почти детского чуда ее поцелуев, от аромата ее волос или даже от ощущения сильных ее плеч у него под руками…

Внезапно он поднялся и бесшумно направился к стенному шкафу, где хранил рисовальные принадлежности. Взяв папку белой бумаги и мягкий карандаш, он вернулся на свой стул. «Это будет просто мгновенный портрет, как на вечеринке», — подумал он; он делал такие с ранних лет — врожденный талант, которым он никогда не гордился, но она хотела сходства, и по крайней мере это он может ей дать. Он работал ловко и уверенно, набрасывая голову Тинкер до плеч, наполовину укрытых паркой. Закончив набросок, посмотрел и покачал головой. Да, это Тинкер, безусловно Тинкер, все самое главное в Тинкер, это безусловно ее портрет — но сколько еще художников могут сделать то же самое? А фотоаппарат, возможно, сделает еще лучше. «Но есть кое-что такое, что я могу сделать, а камера не может», — подумал Том и нарисовал вокруг наброска огромное сердце. Для Дня святого Валентина было рано — он предстоял через пять-шесть недель, но какого черта? «Моей Валентине», — начертал он под рисунком и уже хотел подписаться, как вдруг обнаружил, что хочет, страстно хочет добавить еще три слова. «Я люблю тебя», — приписал он.

— Черт меня побери, — сказал он вслух, в сильном удивлении. — Как же это получилось? — Том Страусс встал со стула и начал мерить шагами студию. В знакомом, родном и безопасном пространстве студии он чувствовал себя сорванным с якоря, как корабль, выброшенный в штормовое море, как корабль, уносимый течением. — Как же это получилось? — повторил он, продолжая шагать. Наконец остановился, вцепившись руками в оконную раму, и стал смотреть на парижские крыши и трубы, едва видимые в слабом свете луны. Сердце его успокоилось. Это случилось, неважно как, понял он. И куда бы его ни повело это новое чувство — он пойдет. Слишком захваченный эмоциями, чтобы думать о сне, и несколько смущенный тем, что не знает, что делать дальше, он подошел к ложу, на котором спала Тинкер, и лег на ковер, глядя сквозь ночное небо на новые горизонты, открывшиеся ему.

— Почему ты улыбаешься? — спросила Тинкер.

— Я… я не слышал, как ты проснулась.

— Долго я проспала?

— Не знаю точно, час или чуть дольше, — сказал он, усаживаясь на полу.

— Спасибо за то, что укрыл меня, — Тинкер, лениво потягиваясь, стала выбираться из-под парки. — Это, должно быть, смена часовых поясов.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он, волнуясь.

— Так, словно я проспала несколько дней. Словно заново родилась, словно цыпленок, только что вылупившийся из яйца.

— Ты хочешь сказать, что ничего не помнишь?

— М-м… нет, — сказала она задумчиво. — Боже ты мой… добрый, милосердный… Я только помню, что смотрела твои картины, а потом, после этого… провал. Скажи, а кто снял с меня ботинки?

— Фея, — сказал Том, сел на ложе, обнял ее и поцеловал. — Это тебе ничего не напоминает?

— Я не уверена… пожалуй… немножко. — Казалось, она пребывает в сомнениях.

— А тебе это нравится? — спросил он и поцеловал ее еще раз, до дрожи. «Не надо было позволять ей спать, — подумал он, — нельзя было выпускать ее из объятий, теперь мы уже не дышим в унисон. Но, с другой стороны, если бы она не уснула, разве смог бы я так быстро понять, что я ее люблю?»

— Нравится? Да, очень, — ответила Тинкер. — Очень нравится.

— Ты все еще боишься?

— М-м, — недоверчиво протянула Тинкер. — Я действительно так сказала?

— Ты совсем ничего не помнишь?

— Ну… может быть… Я не могу сказать с уверенностью. — Она улыбнулась коротко и лукаво, давая понять, что готова играть с ним, пока не устанет. «Она опять возвращается к флирту, автоматически используя технику, которая в прошлом приносила успех, — отметил Том, — но я ей не позволю». Он решил, что она действительно смущается, и подумал, что снять это можно только шоковой терапией.

— Я кое-что для тебя приготовил, — сказал он, подчеркнуто от нее отстраняясь и наклоняясь за наброском, который он оставил на ковре. — Вот тебе сходство, — сказал он, протягивая ей набросок и поднося свечу, чтобы она могла как следует разглядеть его.