Весенняя песня Сапфо

Это ли не гордое безрассудство? Она ведь прекрасно помнила, что стало с фракийским поэтом Фамиридом, когда он захотел вступить в состязание с музами в пении и игре на кифаре. И даже самонадеянно объявил, что в случае победы возьмет одну из муз себе в жены.

Тоже, наверное, захотел совершенного искусства, вечной любви… А что из этого вышло?

Фамирид был не только побежден и ослеплен музами, чтобы навеки забыть о любых сравнениях, но они в наказание лишили поэта самого главного – дара пения и игры на кифаре.

Нет, все что угодно – но только не это!

Где-то совсем близко послышался шум ручья, и Сапфо захотелось немного перевести дух и умыться.

Она чувствовала, как от быстрой ходьбы разгорелись ее щеки и даже ступни ног, которые так приятно было бы сейчас подержать в прохладной воде.

Но, подойдя к ручью, Сапфо вздрогнула от неожиданности: буквально в нескольких шагах от нее, повернувшись спиной, стоял незнакомый мужчина.

Он был стройным и очень загорелым, и оттого тело незнакомца казалось вырезанным из темного дерева, причем с величайшей искусностью. Оно красиво блестело на солнце как отполированное.

Мужчина повернулся к Сапфо, и только теперь она узнала в профиль Фаона.

Но, великие боги, как же он изменился и вырос за это лето!

Фаон сосредоточенно смотрел в воду, держа в руках небольшой трезубец, – он охотился на рыб и не обратил внимание на шорох в кустах. С этим трезубцем юноша очень походил на родного сына морского бога – Посейдона, который на время покинул морские глубины, подыскав себе развлечение в ручье.

Филистина оказалась права – у Фаона были светлые волнистые волосы, похожие на морскую пену в штормовую погоду.

В разгоряченном воображении Сапфо, которая вот уже целый час занималась сочинительством, один за другим с необыкновенной скоростью стали мелькать божественные образы.

Нет, когда Фаон вот так пристально смотрел в воду, он скорее напоминал прекрасного Нарцисса, который никак не мог оторвать взгляда от своего отражения в ручье. И если бы Фаон сейчас на ее глазах действительно превратился в цветок, то это почти наверняка был бы именно нарцисс. Ну, конечно, а мягкие волосы юноши, слегка вздыбленные ветром, стали бы белыми капризными лепестками…

Тогда получается, что Сапфо сейчас выступает в роли нимфы Эхо, которая, будучи отвергнутой Нарциссом, подглядывала за ним из-за кустов и потом от горя превратилась в скалу?

Впрочем, от Эхо все равно навеки остался ее голос, живущий в горах.

Когда-нибудь и от нее, Сапфо, тоже останется всего лишь один голос. Только ее голос – ее стихи.

Весь вопрос только в том, как долго голос может звучать после смерти обыкновенной, земной женщины? Вот если бы…

Но продолжить Сапфо не пришлось, потому что в этот момент Фаон издал громкий, победный крик и вонзил в воду свой трезубец. Однако дно в этом месте ручья оказалось неровным, так что юноша не удержался на ногах и с шумным плеском упал в воду.

Сапфо выскочила из своего укрытия – как бы мальчишка не утонул! Но он, смеясь, уже поднимался на ноги.

– Все в порядке? Я гуляла рядом и вдруг услышала какой-то шум…. – проговорила Сапфо.

– О, здесь мелко, – тряхнул волосами Фаон, и с них во все стороны полетели мелкие серебристые брызги. – И это хорошо, ведь я совсем не умею плавать! Поэтому я купаюсь только в ручье, да и то захожу по колено.

– Почему же ты не научишься? В моей школе даже маленькие девочки умеют плавать в море. Тебе наверняка известна пословица о необразованных людях: «Он не умеет ни писать, ни плавать…»

– Я много раз пробовал, но меня сразу же как будто кто-то хватает за ноги и тянет под воду, – по-детски пояснил Фаон.

А Сапфо снова подумала про себя: так и есть, отец тебя к себе тянет, Посейдон. Вон какой сынок у него уродился, красавчик с трезубцем – настоящее украшение подводного царства!

На теле Фаона сейчас была только одна белая повязка, прикрывающая бедра.

Но теперь повязка намокла, и Сапфо невольно обратила внимание, что Фаон не только ростом стал похож на настоящего мужчину, нет, вовсе не только широкими, загорелыми плечами…

Этот мальчишка был так бесстыдно, откровенно красив, что обычные капли воды на его пупке казались сверкающими алмазами, а повязка – сотканной из тончайшего, почти прозрачного шелка, не скрывающего, а, наоборот, подчеркивающего прекрасную наготу юности.

И снова этот удивительный контраст в наружности Фаона: светлые волосы, и при этом – темные, лучистые глаза и черные, словно тщательно прорисованные углем брови на округлом, почти детском лице.

Нет, его мать, Тимада, была совсем другой. Сапфо запомнила ее смуглой, хрупкой и какой-то опасно звонкой, как чересчур сильно натянутая струна кифары.

– А я даже немного испугался, – весело засмеялся Фаон, и на его щеках обозначились небольшие ямочки. – Когда ты неожиданно выбежала из кустов, мне показалось, будто ко мне на помощь явилась сама Артемида, богиня охоты…

– Да? Я действительно похожа на богиню? – тоже смеясь, переспросила Сапфо, удивляясь, как такое глупое бахвальство могло сорваться у нее с языка. – Скорее уж тогда на наяду – нимфу ручьев и мелких речушек…