Слава богу, сюда не долетали, по крайней мере, громкие голоса развеселившихся гостей у Синяева. Она могла отдохнуть. Девушка опустилась на свой старый кожаный диванчик и в изнеможении закрыла глаза. Она только теперь почувствовала, до какой степени была и физически, и нравственно измучена за последнее время.
Старая горничная Феша, узнав, что барышня с утра ничего не ела, тотчас же принесла ей остатки от людского обеда и заварила кофе. Феша вообще как-то особенно суетилась сегодня около барышни и имела при этом озабоченный и даже несколько смущенный вид. По-видимому, ей хотелось сообщить Ирине что-то важное, в чем-то повиниться перед ней, но она не решалась заговорить первой, а молодая девушка, как нарочно, ничего не замечала и продолжала сидеть, прислонившись к спинке дивана, с закрытыми глазами.
Убедившись наконец, что Ирине совсем не до нее сегодня, Феша собрала со стола посуду и тихонько удалилась из комнаты. «Сегодня не стоит начинать, – мысленно решила она, – завтра скажу».
Лабуновы вернулись с обеда только в девятом часу вечера. Оба, муж и жена, были сильно возбуждены, и оба не в духе. Анна Никитична, даже не снимая шляпы и галош, так и метнулась в комнату Ирины.
Благодаря обильно выпитому вину в память покойной тетушки почтенная дама находилась сегодня в очень приподнятом настроении духа и ощущала неотразимую потребность с кем-нибудь серьезно побраниться. Разумеется, в данном случае Ирина являлась как нельзя более кстати. Лабунова тотчас же накинулась на молодую девушку и начала осыпать ее самыми оскорбительными упреками за ее непочтительность якобы к памяти покойной тетки, а также, разумеется, и к ее собственной персоне, Анне Никитичне Лабуновой.
Ирина выпрямилась и побледнела. Что-то сверкнуло на минуту в ее потемневших глазах, но только на минуту. Заметив, как пылало все лицо Анны Никитичны и как сильно несло от нее вином, она решила, что не стоит унижаться, разговаривая с ней, пусть себе болтает сколько хочет, авось устанет наконец и сама уйдет из ее комнаты.
Но Анна Никитична не унималась; явное нежелание молодой девушки разговаривать с ней еще сильнее подзадоривало эту мелочную женщину; она чутьем угадывала полное равнодушие и даже презрение к себе Ирины и потому еще более сердилась.
– Да что ты, мать моя, словно немая стена стоишь? – вне себя уже кричала теперь возмущенная Анна Никитична, сразу переходя с Ириной на ты. – Егор Степанович, Егор Степанович, да скажите же вы ей сами наконец, что так нельзя, ведь всякое терпение может лопнуть с этой девчонкой! – Анна Никитична, багровея от злобы, выбежала из комнаты молодой девушки, призывая на помощь своего супруга.
Ирина долее не могла терпеть; она чувствовала, как к ее горлу подступали истерические рыдания, еще немного – и она не выдержит и расплачется. Воспользовавшись минутой, когда Лабунова вышла из ее комнаты, молодая девушка быстро захлопнула свою дверь и закрыла ее на замок. Почти тотчас же за этой дверью раздались неровные шаги и хриплый голос Лабунова:
– Ирина, Иринушка, открой дверь! – упрашивал Егор Степанович. – Послезавтра едем… сговориться надо, по делу, значит. Открой дверь, Иринушка…
Но так как ответа не последовало, то Егор Степанович начал, в свою очередь, терять терпение и сердито возвысил голос. По счастью, однако, на шум и на крики Лабунова начала собираться перепуганная прислуга. Анна Никитична, которая уже успела тем временем немного успокоиться, поспешила благоразумно увести к себе расходившегося супруга. «О боже, скоро ли конец этой муке!» – думала Ирина, с ужасом прислушиваясь к удаляющимся шагам их по коридору.
Молодая девушка быстро задула лампу и, не раздеваясь, в изнеможении опустилась на кровать.
III
На другой день Ирина проснулась ранее обыкновенного. Она приподнялась на постели и по старой привычке начала тревожно прислушиваться, все ли спокойно в соседней комнате, где прежде спала больная Тулыпина; но вспомнив, что в этой комнате никого больше не было, она снова тихонько опустилась на подушку и несколько минут пролежала неподвижно, совершенно подавленная сознанием своего полного одиночества.
В целом широком мире теперь у нее больше никого не было, кто бы хоть немного заботился о ней. Совсем, совсем одна! Никогда еще Ирина не ощущала этого так сильно и так болезненно, как в настоящую минуту. Но горевать было не время! Жизнь предъявляла молодой девушке свои серьезные требования. Приходилось так или иначе решать свою участь, и притом решать немедленно, не откладывая.
Лабуновы говорили вчера об их отъезде в имение. Но с этим Ирина уже окончательно покончила: она ни за что на свете не последует за ними! Однако куда же идти в таком случае, к кому обратиться за помощью, где и какую искать работу?!
Вот вопросы, которые уже много раз задавала себе за последнее время Ирина и которые и теперь всецело занимали ее в то время, как она медленно одевалась и расчесывала перед зеркалом густые волнистые волосы.
– Иринушка, отвори, родименькая, это я, не бойся! – неожиданно послышался за дверью осторожный голос Феши.