Весенние заморозки (СИ)

-Галдор... - рука Лаграоха вытягивается в сторону стены, где стоит, глядя на вас сверху вниз, высокий человек с каштановыми волосами, в кольчуге темной стали и плаще нерберийского покроя. Тебе достаточно одного взгляда, и ты понимаешь, кто перед тобой, раньше, чем успеваешь к этому подготовиться. В один миг калейдоскоп видений проносится перед твоими глазами. Прикрыв глаза, как от солнца, ты полуослепшим взглядом смотришь на Лаграоха и хватаешься за его руку. Сверху слышится негромкий смешок, ты жмуришься, пальцы твои сжимают скаранит, словно пытаясь найти в магическом камне спасение от собственного дара.

-Уйдем отсюда, - бросаешь ты Лаграоху. Он не торопится, как всегда размышляя над каждым своим действием, ты подхватываешь его под руку и решительно тянешь прочь, к выстроившимся рядами палаткам и шатрам.

-Ты не заглядывал в его будущее? - на всякий случай спрашиваешь ты у своего товарища по Кругу. Конечно, Лаграох не такой человек, чтобы идти на риск, не посоветовавшись с половиной вселенной, но рядом с этим нерберийцем пророчества являлись непроизвольно.

-Нет, Галдор, что ты... - заплетающимся языком отвечает Лаграох. Он услышал в твоем голосе непривычную злость. - У него все скрыто... слишком яркая судьба, но видения дают только сцены из прошлого этого человека.

-Этого человека? - удивляешься ты. - Разве у него нет имени? Я успел услышать его в видениях в первый же миг, как посмотрел на него.

-Аэлевит запретила называть его по имени, - объясняет Лаграох.

Ты задумываешься над тем, что это значит. И быстро понимаешь, а поняв - ухмыляешься своей неприятной ухмылкой. Не ты один пытаешься оседлать бурю. Аэлевит вычеркнула имя нерберийца из числа звучащих слов, но легко писала его на бумаге. Могущественный бог устной речи не властен над речью письменной, и вследствие этого далеко не так всеведущ, как Катаар. Имя для Элбиса - маяк, по нему легко найти человека. Затихший звук - погасший маяк. Бог никогда не отыщет нерберийца, даже если поймет, кого именно ему надо искать.

-Держи его от меня подальше, ладно? - говоришь ты Лаграоху. - И сам возле него не крутись. Не исключено, что он - наша единственная надежда.

-Галдор, но у него же нет будущего! - восклицает твой вечно сомневающийся товарищ, в кои-то веки произнося что-то с уверенностью. - Как такое может быть?

-Есть только два объяснения, Лаграох, - ты берешь интонацию, которой читал лекции своим ученикам. - В первом случае человек может скоро умереть. Тогда будущего действительно нет. А во втором... - ты делаешь паузу и пристально смотришь в глаза Лаграоха. - во втором случае человек властен над своей судьбой. И ни ты, ни я ее увидеть неспособны, пока он сам не сделает выбор.

-Выбор? - глаза Лаграоха округляются. - Галдор, ты сам-то понимаешь, что сказал? Если путь избранных - это их собственный выбор, то зачем мы вмешиваемся в него?

Да, иногда сомнения полезны. Они заставляют мозги работать с удвоенной скоростью и мгновенно выдавать те ответы, на которые у более уравновешенных людей уходит много дней.

Ты отворачиваешься от Лаграоха. В его глазах ты прочел даже больше, чем надо.

-Мы не просто вмешиваемся, Лаграох. Мы этот выбор перед ними ставим.

-Мы? А разве не судьба?

-А что есть судьба, Лаграох? - спрашиваешь ты.

Конечно же, он не знает ответа, и ты спиной чувствуешь, как он пялится на тебя изумленно. Лаграох, как и многие в этой вселенной, привык к обреченности. Он убежден, что его судьбу уже кто-то давным-давно за него определил, и даже свои видения он воспринимает как части некоей цельной картины, нарисованной неизвестным художником. Лаграох не может поверить, что никакого художника нет - только вы сами, люди, творящие своими решениями собственные судьбы. Нет решения - нет судьбы. Есть сомнения - опять нет судьбы. Конечно, речь идет не о тех сомнениях, которые склонен так часто испытывать сам Лаграох. Его колебания - всего лишь разновидность подчинения. Он знает, что судьба существует помимо его воли, и беспокоит его только то, что эта самая судьба от него большей частью скрыта.

А вот тебя это как раз не тревожит, лекарь. Ты не смотришь на умирающих больных, ты берешь в руки инструменты и лекарства - и лечишь. Ты привык полагаться только на свои руки, ты умеешь вырывать жизни людей из жадных языков погребального костра. С такой логикой, как у Лаграоха, ты бы никогда не стал врачевателем. А ты стал им, и в твоей власти - жизнь после смерти. Жизнь в ее самом обычном смысле. Те, кому не помог бы ни один прорицатель, становятся на ноги и живут дальше, и ты рассмеешься в лицо любому, кто узрит в этом предопределенность.