Весенний поток

На окне — глобус. Три стула, большой кожаный диван, кресло, другое. Портрет Владимира Ильича. На полу — мягкий выцветший ковер. На столе — телефоны, чернильница, ручки, карандаши, папка с делами. Большой костяной разрезной нож лежит сбоку. В углу два стеклянных шкафа, видны переплеты книг.

Самойлов вводит меня и закрывает за нами дверь.

— Здравствуйте, земляк, — говорит Киров, придвигает пепельницу и раскрытую коробку папирос «Зефир». — Чаю хотите? Свежего, крепкого, настоящего морковного, без сахара, но зато с карамелькой, — улыбаясь предлагает он.

Я отказываюсь.

— Ну, тогда поговорим о деле. Вы — человек военный, и долго нам говорить не придется. Вам, конечно, известно, победа слагается из ряда факторов. Их много: здесь и экономика, и политика, вооружение, снабжение, подготовка войск, агитация и прочее подобное, но одним из основных условий была и остается разведка. Такая разведка, которая, словно прожектором, осветила бы фронт и тыл врага. Войсковая разведка нами ведется сравнительно неплохо, пленные и перебежчики дают кое-что, но всего этого мало. Нам нужна глубокая зафронтовая разведка с сетью надежных людей из рабочих и крестьян. Нужно связать наши зафронтовые революционные группы. В тылу Деникина много всяких отрядов, которые называются и зелеными, и розовыми, есть дезертирские ватаги, есть всякий элемент. Есть там много недовольных белым режимом людей, есть, наконец, наши пленные красноармейцы, молодежь, сочувствующая Советской власти, — все это в умелых и крепких руках умного разведчика может быть исключительно ценным источником информации. Скоро Красная Армия по всему фронту пойдет наступать. Пойдем и мы. Для будущих боев лучшей помощью будет точная и быстрая информация о тыле белых. Реввоенсовет, обсудив этот вопрос, решил послать в тыл белых опытных и надежных людей. В их числе, мне кажется, должны быть и вы, но предупреждаю, что задача эта весьма нелегкая, опасная. Поэтому не будет ничего предосудительного, если, обдумав предложение, вы откажетесь от него. Повторяю: вести разведку на территории врага — это не просто рисковать собою, это значит, в случае неумелого или неосторожного шага, погубить вместе с собой и дело, и наших людей. Здесь храбрости мало, тут требуется еще очень и очень много ума.

Я делаю движение, но Киров спокойным жестом останавливает меня.

— Не спешите. Идите домой, обдумайте, хорошенько все взвесьте... потом ложитесь спать. Утречком, на свежую голову, еще раз обдумайте это предложение, а уж потом приходите сюда и скажите ваше решение. — Он через стол протягивает мне свою крепкую, широкую руку. Пожимаю ее и медленно иду домой.

* * *

Я сидел в своем агитпропе, усиленно споря с зашедшей ко мне Костроминой, временно замещавшей начальника политотдела армии. «Неистовая Феня» — так за глаза называли Костромину восхищенные ее неуемной энергией политотдельцы.

Феня и сейчас метала громы и молнии, обрушивая их и на меня, и на ее заместителя Земского, и на начальника инструкторского отдела Нажмутдина Самурского, и еще на кого-то другого. Чем мы все провинились, я толком не разобрал, но когда Костромина смолкла, я спокойно сказал:

— Если аппарат работает плохо — виновато начальство. Отпусти нас в дивизии иль в полки, а с новыми поставь работу лучше.

Феня поглядела на меня как-то безразлично и вяло. Она устала от долгого напряжения и беспрерывной речи. И в ответ Феня только вяло покачала головой.

— Воины! Храбрецы! — с грустной иронией протянула Костромина. — На фронт, подумаешь, удивил. Да на фронте в три раза легче и спокойнее, чем здесь. Там одно дело — воюй, а здесь дел тысячи и фронт за каждым углом. Нет, вы тут работайте как нужно, а фронт... — она не успела договорить. В дверь заглянул Самойлов, Митя Самойлов, милый, добрый молодой человек, секретарь Кирова.

— Мугуев, я ищу тебя уже час. Сейчас же к Миронычу, и вы тоже, — крикнул он Костроминой, исчезая за дверью.

Я посмотрел на нее и рассмеялся.

— Смеешься, черт. И выбранить вас как следует не удается, — улыбаясь сказала Феня, и мы пошли на второй этаж, где был Реввоенсовет и кабинет Кирова.

В приемной сидели несколько человек. Кое-кого я знал, как, например, Абрамова, Ефремова, Ковалева, командира 34-й стрелковой дивизии Левандовского, начальника политотдела 34-й дивизии Тронина. Самойлов, что-то вполголоса говоря Левандовскому, открыв дверь, пропустил нас в кабинет.

За большим столом сидел Киров, справа от него, лицом к окну, стоял член Реввоенсовета Механошин. Комиссар штаба армии Квиркелия, рослый, красивый грузин с умным лицом и доброжелательными глазами, стоял у карты, висевшей на стене. Рядом стоял черненький, невысокого роста человек. Другой, плотный, с красным, обветренным лицом, водя указкой по карте, говорил: