Весенний шум

Маша узнала бы Лиду, наверное, и еще через десять лет, хотя Лида изменилась с возрастом. Она мало выросла, черные глаза ее были такие же зоркие и внимательные, как прежде. Тоненький точеный носик, узкие твердые губы. А волосы она по-прежнему стригла и просто зачесывала назад, закалывая гребенкой. Она не стала кокетливой, фигурка ее осталась тоненькой и стройной, а одевалась она очень просто: какой-то темно-синий костюм, а под ним беленькая блузка.

Маша неожиданно обнаружила Лиду в актовом зале во время лекции по марксизму. Обнаружила в самом конце лекции, когда профессор, ответив на записки, шутливо заметил: «Некоторые наши студентки торопятся завиваться, в то время как им куда нужнее было бы развиваться…» В тот год входила в моду шестимесячная завивка, и то одна, то другая студентка приходила на лекции кудрявая и взлохмаченная, как пудель.

В зале рассмеялись, группа студентов зааплодировала, и начался шум, который всегда возникает по окончании лекции. Все двигали с места стулья, пробирались к дверям, спешили в буфет, чтобы успеть за десять минут перерыва сжевать винегрет с красной свеклой и солеными огурцами и какую-нибудь булочку.

Лида не видела Машу и тоже двигалась в общем потоке. Неужто она уйдет и Маша ее потеряет? И как она здесь очутилась?

Маша добежала до нее и тронула Лиду за плечо. Удивление на лице Лиды сменилось выражением радости.

— Машка! — крикнула она, стискивая Машины руки. — Ты тут! Вот что значит год не писать подруге! Я понятия не имела, что ты поступила именно сюда!

— А ты-то как здесь?

— Я перевелась сюда из Харьковского университета. Отец получил назначение в Ленинград, и вот я… Зачислена на отделение русской истории…

«Ох, как мне тебя недоставало именно сейчас!» — подумала Маша. Она продолжала расспрашивать Лиду, а рама думала об одном: скорее бы кончились сегодня лекции, скорей бы остаться с Лидой вдвоем и рассказать ей обо всем.

После лекций они пошли в столовую. Обычно Маша обедала дома, но сегодня пошла за компанию с Лидой. Лида сказала, что она каждый день обедает здесь, потому что мама еще не переехала в Ленинград, она приедет летом. А отец приходит с работы очень поздно.

— Он где сейчас работает? — спросила Маша, вспоминая комиссара Медведева, его веселые глаза, привычку твердо стоять, слегка расставив ноги, как бы приготовясь к тому, чтобы принять тяжелый груз.

Лида ответила, снизив голос:

— Он работает в органах ГПУ. Его давно уже перевели туда из зоотехникума. Ты знаешь, он так устает, что ужас. А не признается ни за что. Придет домой, бодрится, петушится, а усадишь его обедать, — он возьмет газету посмотреть — и заснет тут же. А потом: «А? Что? Разве я задремал? Быть того не может!», — и Лида тихо рассмеялась.

— Трудная у него работа, — сказала Маша. — Враги хитрые, как их раскроешь? И как отличить человека своего от врага? Они же притворяются, подлецы-то.

— Это еще труднее, чем ты думаешь, — задумчиво ответила Лида. — И собой рискуют наши чекисты часто. Папиного друга одного, опытного работника ихнего, не так давно переехала машина. До смерти. И наши установили, что это не несчастный случай, это дело вражеских рук. Этот человек такая умница был! Он их мысли буквально по глазам читал. Сразу сообразит, где концы искать, куда звонить, каких экспертов слушать.

— Ты во всем этом разбираешься, — сказала Маша уважительно. — Тебе, наверное, отец рассказывал.

Лида взглянула на нее пристально.

— Приходилось помогать, — сказала она просто. — Я на обыски с ним ходила. Я хорошо из нагана стреляю. Это все проза. Тяжелая работа — чистить общество от такой гнили. Всё на нервах. Я еще не видела преступника, который сразу бы признался. Есть поговорка: лес рубят — щепки летят. Отец мой не любит эту поговорку. Рассуждает он так: «У меня сколько глаз? Два. Если я одним уставлюсь на посторонний предмет, то для дела останется на один глаз меньше». Он говорит, что ту пословицу придумали неумелые работники для своего оправдания.

Интересно! Совсем другой мир, другие профессии! Маша вспомнила рассказы Сергея о его дяде-пограничнике. За эту мысль невольно зацепилась другая, вытягивая из прошлого картины их встреч с Сергеем, их разговоров… Больно отозвалось в сердце воспоминание о последнем поступке Сергея и их ссоре. Но настоящее было больнее.

После обеда они вышли и пошли пешком к Лиде. Она жила недалеко от университета, на Пятой линии Васильевского острова.

Квартиру она открыла ключом, звонить было незачем — дома пусто. Маша предполагала увидеть бивуак, раскиданные вещи, отсутствие уюта — ведь хозяйка дома еще не приехала. Однако все комнаты были хорошо убраны, на окнах висели занавески, стол был покрыт белой полотняной скатертью. Видимо, Лида умела хозяйничать.

— Что ты так смотришь? — засмеялась она, заметив Машины взгляды. — Думаешь, мамы нет, так и порядка не будет? Это я. Знаешь, для отца так важно, чтобы дома была уютная, спокойная обстановка. Уж кому-кому, а мне это понятно.

Сбросив туфли, они уселись с ногами на кушетку. Лида обняла Машу за плечи и сказала: