Весенний шум

Товарищи в студенческой группе знали кое-что о Машиной знакомстве с режиссером молодежного театра. Его видели на нескольких лекциях, которые он посетил, готовясь к новой постановке. Геня Миронов, бросавший на Машу пристальные, многозначительные взгляды, прозвал Маркизова за глаза Фаустом — вышло так, что однажды Маша рассказывала Гене про Маркизова, держа в руках раскрытый альбом с репродукциями картин Врубеля, и среди них была репродукция панно «Фауст и Маргарита». Маша сказала, что Маркизов похож на Фауста, нарисованного Врубелем, такие же голубиные глаза, такой же грустный, молящий взор… Генька рассмеялся и с тех пор звал Маркизова Фаустом.

Лоза интересовала Геню Миронова по причине некоторой общности художественных интересов. Геня писал драмы, притом драмы в стихах, и был уверен, что со временем какую-нибудь его драму поставят. И, может, поставит Маркизов, потому что в его работе есть нечто новаторское. Драмы Гени были фантастические, в них участвовали рабочие, капиталисты, облака, машины и пионеры. Он подражал «Мистерии-буфф» и стихам раннего Маяковского и даже имел в личной собственности найденный когда-то у букиниста сборник «Садок судей» в обложке из обоев.

Лоза умела быть товарищем, с ней было интересно. А главное, она стремилась мыслить по-марксистски. Геня отыскивал друзей повсюду, его интересовали все, он заговаривал со многими, но не с каждым хотелось продолжать беседу. Так, со студентом Люсей Горевым он познакомился в присутствии Маши, и самой манерой знакомства завоевал Машину симпатию. Геня подошел к Гореву в первый же перерыв между лекциями и представился:

— Миронов Геннадий. По убеждениям марксист. В поэзии — сторонник Маяковского. А вы?

— Люся Горев, свободный художник! — ответил насмешливо новый студент. — Не терплю доктрин и вообще насилия над личностью. Из поэтов признаю Пастернака.

Геня посмотрел на него неторопливым внимательным взглядом, оглядел с ног до головы. Люся был в костюме из хорошего бостона, мало кто из студентов носил в ту пору такие. Кожаные ярко-рыжие ботинки Люси были отлично начищены. Пахло от него одеколоном. Геня был одет в лыжные брюки и синий свитер, отнюдь не из гарусной шерсти. На ногах у него были синие резиновые спортсменки.

— Советую прочесть Энгельса «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека». Честь имею, — сказал Геня и пошел в Сторону, прихватив с собой Машу. А «свободный художник» в бостоновом костюме удивленно смотрел ему вслед. Марксист… Подумаешь. Начитался и хвастает.

Но Геня не хвастал. Читал он, правда, много, но к убеждениям своим относился абсолютно серьезно. К этой области свойственное ему чувство юмора не могло иметь никакого отношения. Да, он старался быть настоящим марксистом. Гордился он не собой, а теми принципами, которые избрал и которым старался быть верен. Маяковский ведь тоже не шутил с идеями.

Маша Лоза привлекала его, как девушка думающая. Геня не интересовался особенно личной жизнью Маши Лозы. Он бывал у нее несколько раз, потому что жил неподалеку от ее квартиры и иногда брал у нее книги. Он заметил, конечно, некоторые перемены в ее настроении за последние месяцы. То сияла и расцвела, как роза, несмотря на пересдачу экзамена по истории, то поникла, замкнулась, как улитка в ракушке. Что-то с ней происходит. Не хочет говорить — и бог с ней. Но Геня догадывался, что все это может быть связано с Маркизовым.

Поэтому, сидя на одной из последних лекций, он написал Маше записку и, свернув вчетверо, передал ей. Записка гласила: «Вчера на Невском видел Фауста. Кожаное пальто, знакомые вам синие глаза, серая кепка. Состояние ног безразличное — ступал в лужи».

Фауст… Маша прочитала записку и разорвала ее.

Рассказывать Геньке свою историю она не стала. Все равно, скоро все узнают. Скоро она станет таким уродом, что всякий поймет, что случилось. Вот ведь какое дело, материнство — штука священная, а становишься безобразной! Хорошо, что не навсегда!

После сессии студенты Машиной группы собрались на экскурсию в село Михайловское, «в гости к Александру Сергеичу», как заявил Люся Горев. Ехали туда не все, к экскурсантам присоединилось несколько человек из другой группы. К Машиному сожалению, Лида не поехала, но ребят набралось много и народ был веселый.

Дня за три до отъезда Геня пригласил Машу в кино посмотреть интересный научно-документальный фильм о том, что такое душа. Геня никогда Машу не приглашал, а если ходил в кино, то уж никак не с ней. Но тут объединяли интересы более возвышенные, и именно Машино мнение было ему любопытно. Конечно, за бил Маша заплатила сама, потому что правилу своему изменять не захотела, — равенство так равенство во всем. Одному Маркизову удалось повести ее несколько раз в кино за свой счет.

Кинотеатр помещался на Невском. И только они вошли в фойе, как Маша услышала за своей спиной знакомые голоса. Это были, они, счастливые супруги. Она жаловалась ему, что левая туфля все равно жмет, а он советовал «быть выше» и угощал ее мороженым.