Весенний шум

Она и теперь не пошла бы к тете Варе, если бы отец и мать не встретили ее словами резкого осуждения. Маше показалось, что это их отсталость, их обывательские понятия сказались в их гневе, в их непонимании того, что происходит в ее душе. Отец даже бросил такую фразу: «Слишком ты молода и хороша, чтобы пытаться привязывать его к себе таким способом!» Он подумал, значит, что для Маши родить ребенка — это привязать к себе Семена? Но о привязывании Маша вовсе не думала. Заставить Семена жалеть о сделанном, мучиться, посещать своего единственного сына с ее, Машиного, разрешения, — это да, этого Маше хотелось. Но, размышляя о будущем материнстве, она не руководствовалась никаким материальным расчетом, не могла руководствоваться, это было чуждо всем ее понятиям. И родной отец не понял, подумал бог знает что… Оценил это с чисто мужской точки зрения — все они боятся, что их привяжут. Нет, конечно, он тоже недостаточно передовой человек. Тетя Варя поймет, тетя Варя сама боролась за женскую свободу, она не то, что Машины родители. Нет мужа — и не надо, сама справлюсь, я новый человек!

Выслушав смущенную Машу, тетя Варя помрачнела. На лице ее можно было прочитать прежде всего разочарование. Словно посулили ей пирог с вкусной начинкой, а разломала — и ничего нет, хлеб как хлеб. Красноватое доброе лицо тети Вари сразу перестало быть добрым, губы стали тоньше и жестче, а брови скорбно сошлись.

— Та-ак… — протянула она неопределенно. — Родители знают?

— Мне попало от них, тетя Варя. Ничего они не способны понять, ничего! Отсталые они в этом отношении.

Тут уж тетя Варя вспылила:

— Не тебе судить-то их, передовая! Откуда ты себе прав таких набрала — родителей судить? Что ты знаешь? Что ты наработать успела за свои двадцать лет? Сто штук болтов выточила? А твоя мамаша, небось, несколько сот учеников обучила, а то и не сот, а, может, тысячи. Отец твой науку советскую строит, вон, статьи разные помещает в журналах, сама показывала, а ты — «отсталые»! И не совестно, а? Больно вы скоро в судьи записываетесь. Сначала поработайте, посмотрим, какие вы в деле, а потом уж — судить.

Вот как! Маша удрученно опустила голову. И тут осуждают. Нет, не устарела тургеневская проблема — отцы и дети! Лида лучше всех поняла, потому что сверстница.

Видно, тетя Варя прочитала эти мысли на Машином лице. Она посмотрела на поникшую голову девушки и продолжала:

— Ты скажешь: «и так мне худо, а тут еще перцу подбавляют»… Так ведь? Эх, Маша, Маша! Считала я тебя за девушку умную, вперед смотреть умеющую. А ты сейчас только вокруг себя видишь, что поближе. Тебе плохо — ты чувствуешь это. Тебя обидели — ты помнишь, обижаешься. А шире посмотреть, по-партийному, ты не хочешь. Не говорю — не можешь, нет, не хочешь. Боль твоя мешает тебе, от нее ты никак забыться не можешь. А надо. Иначе ничего понять нельзя. А тебе полагается понять, ты комсомолка.

— Мама, чаю согреть? — спросила дочка тети Вари, высовывая голову в приоткрытую дверь.

— Иди! Не надо ничего! После, — махнула на нее рукой тетя Варя и закрыла дверь поплотнее.

— Вот послушай-ка ты меня, необразованную бабу. По-вашему я еще не достигла, не научилась, а ты постарайся по-моему понять. Вот говорят такое слово — разложение. Я его вижу: это значит, что-то было целое, а теперь разлагается на кусочки. Не держится.

Ты сравни хоть тряпку, ткань новую и старую, изношенную. Новую все ниточки скрепляют, держат, а в старой они все порвались, время переело их, старая тряпка не держится, легко рвется, распадается. Вот, понимаешь ты, с людьми с обществом тоже похожая штука бывает. Чтобы сила была в обществе, в коллективе, надо, чтобы промеж собой люди крепко были связаны. Множеством всяких связей. Чтоб клею в народе больше было, что ли. У них, в буржуйском обществе каждый — сам за себя, каждому свое всего дороже, ему с деньгами и родины не надо, с деньгами он себе место найдет, не в той стороне, так в другой. У них и патриотов все меньше становится, все потому же.

А мы с тобой хотим, чтобы наш народ был сильный, крепкий, он ведь новое общество строит, ему силу надо на все. И надо, чтобы крепкие нитки, чтобы связи эти насквозь всюду прошли, чтобы клею в народе больше было. Первое дело — народ наш партия цементирует, это, конечно, главное. Но есть и еще крепкие связи — между дедами и внуками, прошлой народной славой и настоящей, — это в глубину времени, и семейные связи между людьми, — это как бы поперек, в ширину.

Ты сравни кусок торфа и кусок гранита. Что крепче держится? Ты возражать не спеши, я об этом всю мою жизнь думала-раздумывала, это действительно так.