Весенний шум

Сергей взял Машу за руку, и они довольно невежливо обогнали Сергея Мироновича. Но они не поспешили вперед, а вместе, разом обернулись на него, чуть не вывихнув шеи. Обернулись и посмотрели такими довольными глазами, что Киров невольно рассмеялся. Он сначала было насупил брови — чего это бегут, потом рассмотрел, что молодой парнишка с девчонкой, и рассмеялся, — до того откровенно радостно таращились на него эти двое! И тогда Маша встретила его взгляд, отцовский, снисходительный, капельку насмешливый, а впрочем, довольный взгляд доброго простого человека.

Эта случайная встреча на улице Красных зорь породнила Сергея и Машу. Киров улыбнулся им обоим вместе, словно напутствовал так и идти дальше по жизни, вперед.

Забудем ли мы дни юности и ее неповторимые нежные вечера? Ежедневный труд, забота о семье, новые привязанности, — разве не заслонят они воспоминаний о днях далеких, затуманенных временем? И надо ли, чтобы человек жил давно прошедшим, жил воспоминаниями?

Пусть так. Но ступи на те камни, по которым ты шел с милой подругой в далекие ранние вечера. Выйди на ту набережную, коснись той садовой решетки, к которой ты невольно прислонил свою подружку, целуя ее, забывая о прохожих. Войди в тот старый парк, где она убегала от тебя прямо по траве, вопреки всем правилам, выписанным на деревянной табличке у входа. Взгляни, наконец, на золотой шпиль старой крепости, пронзивший зеленоватое ночное майское небо, — и все заговорит в твоей душе, и проснутся воспоминания. И тогда ты поймешь, почему тебе дорого это зеленое небо, эти камни и парк, и его заржавевшая решетка. Здесь осталась частица твоей души, твоей юности, которая не может вернуться.

Сергей водил ее по таким местам города, где она никогда еще не была, о которых и не подозревала. Она доверилась ему легко и охотно. В первый раз он поцеловал ее на улице, возле ворот, — окунул обе руки в ее кудлатые светлые волосы, запрокинул голову и поцеловал в губы. Это был отчаянный поступок, Сергей всегда мучительно переживал свою робость и стеснительность.

Женщины и девушки явно замечали его, а в селе, где он жил, одна пропащая девчонка каждый вечер приходила с подругами под его окно, выманивая его на улицу частушками. Особенно она любила затянуть:

Мой миленочек партейный,
А я беспартейная,
Оттого любовь у нас
Такая канительная!

Сергей маскировал свою стеснительность нарочитой грубоватостью. Ему казалось, что интеллигентское его происхождение бросается всем в глаза, и он нарочито посылал кого-нибудь к черту, вытирал нос указательным пальцем, научился курить. По существу же оставался таким, каким был.

Маша тоже не отличалась развязностью. Гуляя с ним по улицам, она держалась свободно и часто напевала что-нибудь, но когда он привел ее домой и попросил спеть что-то при его друзьях, она опозорилась. Уже приятель Сергея сыграл на пианино первый куплет романса «Жаворонок», ожидая, что стоящая рядом Маша запоет, уже он начал второй куплет, а она, красная от стыда, стояла с сомкнутым ртом и не могла запеть. Так и не запела. Все переглядывались, словно говорили друг другу: «бывает», а ока так и не запела…

Сергей познакомил Машу со своими родителями. Машу пригласили пить чай. Она сидела за столом рядом с ним, пунцовая и молчаливая, и ей казалось, что ее внимательно рассматривают. Все — и этот лысый, с мясистым лицом человек в коричневой мягкой домашней куртке, его отец, и маленькая, с крошечными рубиновыми сережками в ушах завитая женщина, его мать, и, наконец, шестилетний мальчишка с хитроватыми глазами, в матросском шерстяном костюме, его брат. Мать Сергея то и дело пододвигала поближе к Маше какие-то вазочки с вареньем и печеньем, что-то рассказывала, приветливо улыбалась, но Маше не становилось от этого легче. Чай ей налили в стакан, янтарный горячий чай, и Маша обжигала пальцы, пытаясь отпить. Варенья она не брала, боясь, что капнет на скатерть. И вообще под обстрелом стольких внимательных глаз она вдруг разучилась есть и сидела, сгорая от смущения.

Ничего этого Сергей не заметил, потому что следил за родителями — как они отнесутся к Маше. Они отнеслись благосклонно.

Вскоре Сергей уехал к себе в район. Письма его Маша вскрывала с трепетом. Почерк его неожиданно оказался сухим, остроугольным, без нажима. Он любил писать «наше поколение», «люди тридцатых годов», он все время подчеркивал суровость своей жизни, а о себе иногда говорил, что по характеру он «человек военного коммунизма». Машу он звал «девчонка» и так и начинал свои письма: «Здравствуй, девчонка!»

Может, Сергей был наивен и прямолинеен, но в одном Маша не сомневалась: он был идейный человек. Это сближало их вопреки всем другим различиям.

* * *

Наступила осень. Второй год учебы в фабзавуче требовал полной отдачи сил. Иногда практические занятия проходили во вторую смену.