Весенний снег

Она вернулась через несколько минут с маленьким мужчиной в больших очках. Вера Михайловна не запомнила его лица, лишь заметила залысины на высоком лбу. Она смотрела на то, что они проделывают с Сережей, вернее на выражение их лиц, стараясь по ним угадать, насколько серьезна болезнь сына. Врачи не обращали на нее внимания. Они занимались мальчиком, выстукивали его и выслушивали, крутили из стороны в сторону, просили дышать или не дышать, иногда перебрасывались короткими малопонятными фразами:

— Комбинированный.

— Врожденный.

— Баталлов.

— Систолический.

— А в пятой точке?

Затем они переглянулись между собой, и врачиха снова предложила:

— Накиньте что-нибудь.

А очкастый ушел.

Через некоторое время он появился с седой маленькой женщиной. Халат на ней был накрахмаленный, и шапочка накрахмалена. Она напомнила Вере Михайловне школьницу-выпускницу перед первым экзаменом, особенно со спины, когда не видно было седых прядок, выглядывающих из-под шапочки.

Врачи втроем начали выслушивать мальчика. Только теперь, как почувствовала Вера Михайловна, они не обращали внимания не только на нее, но и на Сережу. Их увлек случай, болезнь, а сам мальчик был лишь иллюстрацией, экспонатом, заслуживающим внимания.

«Да нет, что я», — устыдила себя Вера Михайловна и снова стала следить за лицами врачей. Но на них была лишь профессиональная замкнутость да разве что все та же заинтересованность случаем. Опять повторялись слова «врожденный», «комбинированный» и новое странное слово — «фалло».

— Хотя бы рентген, кровь, ЭКГ, — распорядилась маленькая женщина.

Крупная врачиха послушно кивнула и записала что-то на бумажке. Мужчина и маленькая женщина, ушли, а щекастая опять — взялась за ручку, проговорив между прочим:

— Оденьте.

Пальцы у Веры Михайловны дрожали, и она старалась, чтобы Сережа не заметил этой дрожи.

— Ну вот, — произнесла врачиха, закончив писанину. — Пройдете на анализы, а завтра и решим. У вас есть где переночевать?

— Есть адрес.

— Я машину попробую организовать. Вас подбросят по адресу.

«Спасибо», — мысленно поблагодарила Вера Михайловна и, подумав, почему же она не сказала громко, повторила про себя: «Спасибо».

Фронтового друга директора школы звали Орест Георгиевич. Жил он на Базарной улице, в потемневшем домике с двумя тополями по бокам. Когда машина с красным крестом на кузове остановилась напротив старых ворот, с крыльца сбежала грузная женщина, а в соседнем доме раскрылось окошко.

— Не пугайтесь, — успокоила Вера Михайловна женщину, — это нас просто подвезли к вам.

Женщина прерывисто вздохнула, покачала головой и улыбнулась приветливо.

— Орест Георгиевич! — позвала она все еще дрожащим от волнения голосом и пригласила:-Проходите, что же вы?

На крыльце уже стоял Орест Георгиевич. Даже издали по прямой осанке можно было признать в нем человека, долго служившего в армии. Бросалась в глаза круглая голова, покрытая коротенькими седыми волосами. Она почему-то напомнила Вере Михайловне поле после жатвы с аккуратно срезанной стерней. Она удивилась этому пришедшему вдруг сравнению и тому, что оно пришло именно сейчас ей в голову, и неуверенно шагнула навстречу хозяину дома.

— Шире шаг, — резким голосом произнес Орест Георгиевич. — Ну-ка, молодой человек, как солдаты ходят?

Сережа неожиданно вытянул ножку и широко шагнул, будто лужу переступил.

Взрослые засмеялись. Смех разрядил обстановку.

— Шершиев, — представился Орест Георгиевич и подал Вере Михайловне жесткую руку.

Она легко пожала ее и стала извиняться:

— Напугала вас. А нас прямо из больницы подбросили. Машину дали.

Орест Георгиевич сделал рукою жест, означающий «добро пожаловать», и одновременно приказал грузной женщине:

— Позаботься насчет довольствия.

— Что вы, — начала было отказываться Вера Михайловна. — У нас вот…

— Разговорчики, — шутливо прервал Орест Георгиевич.

Как-то незаметно Вера Михайловна почувствовала себя свободно, будто встретилась со старыми знакомыми. Она быстро привыкла к внешней резкости хозяина и доброй улыбке хозяйки. И Сережа нисколько не смущался. Это было для нее открытием. И в поезде, и в больнице, и здесь Сережа держался легко, только, как всегда, не смеялся, и все говорили ей: «Какой у вас серьезный ребенок». И сейчас хозяйка сказала:

— Уж больно ты, Сереженька, серьезный.

— Мы ведь после дороги. Устали, — сказала Вера Михайловна еще и для того, чтобы не заводить сейчас тяжелого для нее разговора о болезни сына.

Их быстренько определили в комнате на диване, закрыли двери и затихли, ушли во двор.

Сережа, утомленный долгой дорогой и долгим осмотром, почти тотчас уснул. А Вера Михайловна лежала с открытыми глазами, стараясь не шевельнуться, косясь на угол комнаты, где маленький паучок ловко вил свою паутинку. Она ощутила на губах солоноватый вкус и лишь тогда поняла, что плачет.

«Что же это? — думала она. — За что мне такое?»

Теперь уже у нее никаких сомнений не было: Сережа болен. И болен тяжело. Не напрасно врачи так старательно слушали и крутили его. Не напрасно они собрались втроем.