Весенний снег

Мимо нее прошли какие-то незнакомые врачи. Один из них произнес неизвестное ей слово: гемолиз. Она тотчас догадалась, что оно относится к Сереже. И поскольку она не знала его значения, оно показалось ей страшным. Собственно, это отметило ее сознание. Сердце ничего не чувствовало. Вера Михайловна не забила тревогу, просто отметила в своем сознании: «Гемолиз — это, вероятно, плохо».

Появился лечащий врач, какой-то отрешенный, не замечающий ее.

— Аркадий Павлович! — окликнула его Вера Михайловна.

Он остановился неохотно, взглянул на нее недоуменно, не сразу узнал.

— Небольшое осложнение. Почки. — И прошел вперед.

Но по тому, как он спешил, как был необычно отрешен, она догадалась, что говорит он неправду.

Аркадий Павлович, очевидно, и сам понял, что поступил жестко по отношению к матери ребенка, вернулся с полдороги, заговорил помягче:

— Там много врачей. Вадим Николаевич там. Уже дважды прямое переливание делали. — Он помолчал. — Нужна «искусственная почка». — Опять — помолчал. — А вам здесь не надо быть.

Вера Михайловна поспешила к Никите.

— Почка нужна.

— Так я… — решительно отозвался Никита.

— Искусственная. Аппарат такой.

Они опять сидели молча, взявшись за руки.

Потом Вера Михайловна поднималась наверх, снова спускалась к Никите и вновь поднималась на отделение, Один раз ее заметил профессор. Он опять двигался своей падающей, чрезвычайно усталой походкой.

— Увести, — приказал он кому-то.

Чьи-то руки подхватили Веру Михайловну и отвели в дежурку. Другие руки дали понюхать нашатыря. Ничто не помогало. Сердце не отпускало. Она была похожа на лунатика, ходила, что-то улавливала, спускалась к мужу и снова шла в отделение. Однажды она сообщила Никите:

— Наша Нюшка кровь давала.

Второй раз сказала:

— Третьи сутки пошли, а профессор не уходит.

— Стараются, — подтвердил Никита.

Неожиданно кто-то позвал Веру Михайловну:

— Вас просят.

Ее провели за стеклянные перегородки, прямо в послеоперационную палату. Еще по дороге она поняла, что это означает, но не заплакала, не закричала, потому что у нее зашлось сердце, а без сердца не получалось слез.

В послеоперационной пахло лекарствами и было так светло, что она невольно зажмурилась. А когда открыла глаза, то первым заметила лечащего врача, Аркадия Павловича. Он стоял у окна, в профиль к ней, и по щеке у него катилась слезинка.

А потом она увидела Сережу. Он вздрагивал, точно через все его худенькое тельце проходила судорога. Вера Михайловна опустилась на колени, припала лбом к его личику, и судорога эта прошла через нее, через ее сердце, и будто возбудила его. Сердце заныло и затрепетало в груди.

— Уведите, — произнес знакомый голос.

Кто-то поднял ее, подхватил под руки.

В коридоре Вера Михайловна увидела много людей.

Она не различала их в отдельности, просто заметила, что их много. Они смотрели на нее и молчали. Так молчали, будто их не было.

— Люди… — почти бессознательно произнесла Вера Михайловна и хотела добавить с упреком: «Что ж вытакие большие, так вас много, и не уберегли моего сыночка…» Но у нее не хватило сил на такую длинную фразу, и вместо этого она выкрикнула: — Люди! — и зарыдала, повиснув на руках сопровождающих ее сестер.

Секретарша Леночка вскочила, но было уже поздно.

Нежданный посетитель вошел в кабинет профессора. Она не могла окликнуть его, остановить, потому что это был главный врач клинической больницы, для нее самый большой начальник.

Доцент Рязанов поздоровался и без приглашения сел в кресло. Крылов кивнул и не удивился, точно ждал его прихода. Он сидел над какими-то бумагами, уставив взгляд в одну точку. Вид у него был усталый. Цвет лица бледно-желтый. Под глазами мешки.

— Ты бы о своем сердце подумал, — посочувствовал Рязанов.

— О чем? — не понял Крылов.

— О здоровье, говорю, своем.

Крылов пропустил совет мимо ушей, произнес после паузы:

— Видишь ли, мы на этот раз ни при чем. Операция прошла безупречно. Вот акт патологоанатомов. К нам нет претензий.

Его это взволновало, и он оживился:

— Причина смерти, видишь ли, необычная. Мы травмировали кровь. Да, вот и такое может быть. АИК еще не совершенен. Кровь, проходя по нему, портится. Происходит разрушение эритроцитов, гемолиз. А затем — осложнение на почки. От этого он и погиб… Если бы была «искусственная почка»… Он вскинул голову, уперся взглядом в Рязанова. — Нужна «искусственная почка». Нам не по профилю, но… вот… нужна. Бывают и такие случаи.

Он умолк, ожидая ответа.

— Пока не нужна, — сказал Рязанов.

— Ах, вам, видите ли, не нужна! — вспылил Крылов. — Так нам необходима. Мы должны иметь под рукой все, чтобы гарантировать человеку жизнь.

Рязанов не стал спорить, неторопливо открыл папку, достал бумагу и протянул ее Крылову.

— Что это? — спросил Крылов, не собираясь брать бумагу.

— Приказ начальства, — сказал Рязанов и положил бумагу на стол. — О запрещении принимать с тетрадой Фалло.

Крылов схватил приказ, пробежал глазами и небрежно отложил в сторону. Он долго молчал, поглядывая в окно, где на покрытой ледком ветке беззаботно попрыгивал воробьишка.