Вещие сны тихого психа

Потрясенный увиденным, я не удержался и сказал моему переводчику, что у нас, в Египте, людей не сжигают, а бальзамируют и предают земле, чтобы ДУША, когда ей надоест путешествовать среди звезд, смогла бы вернуться в тело, которое ее ждет. На что мой переводчик, испуганно оглянувшись по сторонам, шепотом сказал: «Не повторяй этого никогда! Тебя разрубят на куски и скормят диким зверям. Наш закон — Правда, твои разговоры — большая беда. Если у вас делают так, как ты сказал, то это плохо, человек остается гнить среди червей, а его дорога — через огонь в рай». Я молчал. Старик отошел было, но снова приблизился. В глазах его, тускло светящихся в лучах заходящего солнца, был страх. «Ты — египтянин, уходи, не мешкай, уходи в темень. Тебя не заметят, я скажу, что за тобой приезжали на повозках. Сейчас все будут пить вино. Завтра тебя повесят или разрубят на куски. Рядом стоял брат господина, и он все слышал…»

Шаг за шагом я стал отходить в темноту, к лошадям, что всхрапывали на привязи за шатром. И вдруг натолкнулся на какую-то женщину. Мы в страхе отпрянули друг от друга. На ней была светлая рубаха до пят, вышитая бисером, на шее блестели драгоценные камни. Я хотел было юркнуть во тьму, но женщина протянула ко мне руки и что-то сказала. Я спросил ее на своем языке, что ей нужно. Она всё протягивала ко мне руки и улыбалась. Да, она была красива, под балахоном угадывалось молодое гибкое тело. Лоб ее украшал поясок с посверкивающими в сумерках камешками. Порывом ветра вдруг раздуло тлеющие бревна догорающего ковчега, и тогда занялись яркими факелами четыре деревянных идола, высотой в два моих роста каждый, которые были установлены по четырем углам ковчега еще перед началом обряда. И в свете этих факелов я разглядел лицо женщины — это была моя Галя! Она взяла меня за руки и потянула в палатку, где совсем недавно была убита женщина мертвого господина. «Там спокойно, до утра никто не посмеет войти», — сказала она. «Но меня убьют!» — возразил я. «Одного — нет, вместе со мной — могут… Ты боишься, египтянин?» — «Конечно. Я же еще не старик и вполне здоров». — «Поэтому я тебя и зову… Завтра и еще шесть дней они будут насыпать холм. В палатку никто не посмеет войти. Все будут пить вино. Не бойся. Дочери старухи, ангелы смерти, мои подруги, они не выдадут. Оставайся со мной, египтянин, ты мне нравишься. Я велю принести в палатку вина и еды». И тут, словно из-под ее руки, возникла одна из тех двух девушек, что помогали старухе в ее мрачном деле в палатке. Она, по знаку женщины, внесла в черную палатку две огромные корзины — с вином и едой. Женщина сунула ей в руку что-то блеснувшее, и девушка исчезла так же тихо, как и появилась.

«Не бойся, — сказала женщина-Галя, когда мы вошли внутрь палатки, — здесь чисто. Ангелы смерти уводят с собой всех злых духов. Здесь — спокойно». Она задернула края палатки, завязала концы веревок прочными узлами и принялась распаковывать содержимое корзин. Постепенно глаза привыкли к полутьме, даже стало светлее — сквозь ткань пробивались отблески горящих идолов возле ковчега. Мы уселись в центре палатки, рядом друг с другом. Перед нами на подстилке, возможно, той самой, на которой корчилась в предсмертных муках подруга умершего вождя, женщина-Галя разложила куски мяса, хлеб, лук, чеснок, яблоки, расставила берестяные кружки и небольшие бочонки с вином. Она сама налила в кружки вина, протянула одну мне, другую взяла себе. Это был пенистый приятный на вкус напиток, совсем не тот, которым меня угощали, когда я впервые появился в этом племени. Я отхлебнул и хотел было поставить кружку, но рука женщины с настойчивостью заставила меня выпить все содержимое кружки до дна. Вино подействовало быстро: исчезло чувство страха, усталость долгого и тяжкого дня сняло как рукой, я ощутил прилив сил и бодрость, как будто только что проснулся.