Вещие сны тихого психа

Я пересказал доктору сон, кошмарные эти картинки все еще стояли перед глазами.

— Два комплекса налицо, — задумчиво сказал он. — Страх, впрочем, это всеобщее и вечное, и мания преследования. Но, голубчик, откуда влез в вас этот египтянин? Вы что, имеете ближних родственников в Египте? Или дальних?

— А сон! — воскликнул я. — Там я был египтянином!

— Ага, верно! Значит, где-то в ваших генах, очень глубоко, запрятана совершенно секретная информация. А вы, голубчик, скрыли ее от компетентных органов, когда писали ваши анкеты. Теперь, на основании психического анализа, можно состряпать на вас солидное дельце, скажем, о связях с египетскими спецслужбами… Могу вас утешить: там, во сне, для ваших предков все закончилось благополучно, иначе вы не увидели бы этого сна. И еще, допускаю, что вы и вправду потомок египтянина и славянки, что явились вам во сне.

Он пощупал мой пульс, недовольно покачал головой.

— Слушайте, товарищ Марксэнгельс, вам совершенно необходимо избавиться от прошлых страхов, точнее, от страхов прошлого. Чтобы расчистить место для страхов нынешних. Понимаете?

Я понял юмор, улыбнулся, но не понял, как это осуществить практически.

— Практически? — оживился Герштейн. — Проще пареной репы! Но не сегодня, естественно. Вы меня поняли? Согласны?

ТЕТРАДЬ ТРЕТЬЯ

(Из секретных записей.

Уже вторую неделю мы жили как в раю. Папа с Толиком ловили хариусов, обеспечивая нас разнообразными рыбными блюдами: хариус на рожне, свежепросольный, жареный, тройная уха с добавлением мелких рыбешек, вроде окуня, плотвы — для навара. Мы с Галей купались в теплой лагуне возле берега и загорали. Еще мы ходили в лес за первой земляникой, сыроежками, боровичками. И — любили! Неистово, словно это счастье отпущено было лишь здесь, на Байкале, и вот-вот закончится. А муравьи трудились. С восхода до заката, без выходных и без отпуска. Они таскали свою опасную ношу — микроскопические крупинки чистого плутония, покрытые по специально разработанной технологии тончайшим слоем полимерной смолы, не поглощавшей тепловые нейтроны. Муравейник наполнялся ядерной взрывчаткой, и счетчик хладнокровно фиксировал медленное неуклонное нарастание потока нейтронов. А мы пели нашу любимую в ту пору песенку Булата Окуджавы про муравьев: «…И Муравья тогда покой покинул, все показалось будничным ему, и Муравей создал себе Богиню, по образу и духу своему. И в день седьмой, в какое-то мгновенье, она возникла из ночных огней, без всякого небесного знаменья, пальтишко было легкое на ней. Все позабыв — и радости, и муки, он двери распахнул в свое жилье и целовал обветренные руки и старенькие туфельки ее. И тени их качались на пороге. Безмолвный разговор они вели, красивые и мудрые, как боги, и грустные, как жители земли…»

И вдруг, на рассвете прилетел вертолет — за Папой. Его срочно вызывали в Москву, вместо него появился Валентин, бывший муж Гали, один из замов Папы! Папа улетел вместе с Толиком, который, не моргнув глазом, собрался в один миг. Мы остались втроем…

Валентин занял Папину палатку, держался естественно, без начальственного гонора и без «комплекса третьего лишнего». Галя была с ним доброжелательна, они делали вид, будто все нормально, так и должно быть. Так-то так, но не совсем так: я сразу почувствовал какие-то завихрения, что-то нервное натянулось, и былая свобода улетучилась. Мы то и дело сталкивались лбами, разумеется, не в прямом смысле, а в смысле совместных научных и бытовых вопросов.

Валентин был высок ростом, крепок в плечах, мускулист, с прекрасной реакцией, легок на подъем, совсем не зануда, остер на язык, ярко-рыжий, лицо рябое, как у Сталина, и желтые, кошачьи глаза, искрящиеся умом и нахальством. И как удалось ему покорить такую видную и строптивую невесту?! Нет, по-другому: как могла Галя согласиться на брак с этаким прохиндеем! Разве не видно было? Чем мог он ее очаровать? Не пропускал ни одной юбки, — этим, что ли? Возможно, он слишком нравился Папе? Вспоминая его в прежней его роли мужа Гали и руководителя во время наших исследований обезьян в Институте биофизики, — я не мог отрешиться от ощущения, что с нами поселился, мягко говоря, не совсем хороший человек…

Гале вдруг разонравилось купаться и загорать — вода, видите ли, стала слишком холодной, а солнце слишком горячим. Перестали ее интересовать и грибы-ягоды, вообще лес, прогулки. Зато с завидным энтузиазмом она занялась приготовлением пищи, контролем за работой муравьев, приборов — всего нашего сложного комплекса: осмотр дисплеев, проверка настроек, состояния Царицы и ее рабов — все это занимало не так уж много времени. Я без конца читал. Валентин, наоборот, много купался и загорал, тем самым блокируя возможные наши с Галей совместные вылазки из «производственного» сектора. Я решил, что Галя дает мне отставку и возвращается к Валентину.