Вещий князь: Сын ярла. Первый поход. Из варяг в хазары. Черный престол

– Еще ты думаешь об Ильмане Карасе, – как ни в чем не бывало, продолжал ярл. Он уже говорил по-славянски чисто, почти без акцента, лишь иногда путал некоторые слова. – Не просто так думаешь – со страхом. Ну-ка, дадут боги, вырвешься отсюда живым, Карась расспрашивать станет: что, где, да с кем был? Ты, конечно, надеешься выкрутиться, с Ильманом-то куда как удобней разбойничать, потому вы ему и служили, хоть и побаивались, ведь так?

Пленный молча кивнул.

– А раз так, ответь – почему?

– Что – почему? – Парень – звали его Ярил Зевота – не понял вопроса.

– Почему с Ильманом Карасем удобно разбойничать? – терпеливо пояснил ярл.

– Ну, не знаю…

Услыхав это слово, Ирландец приставил кинжал к шее Ярила.

– Да скажу я, скажу, – закивал тот. – Вспомню вот только… – Он помолчал немного, испил водицы из поднесенного ярлом корца, облизал губы и продолжил:

– Ну, Карась, казалось бы, издалека, с Ладоги, а такие ходы-выходы в Киеве знает, что и нам неведомы. Мечислав проговорился как-то, будто есть у Ильмана хороший знакомец, не то из княжьей дружины, не то из близких князю людей, долгое время не было знакомца этого, а тут вдруг, не так и давно, наверное, в самом начале изока-месяца, Ильман его встретил, да встречей той, не удержавшись, перед Мечиславом похвастал, а тот уж – перед нами. Нехороший человек Ильман Карась, – глядя в земляной пол, убежденно закончил Ярил.

– Почему нехороший?

– Ну… Раньше мы как делали? Нападем скопом, дадим по башке – и все. Ну, или подпоим в корчме, как чаще всего и бывало. А Карась – нет. Убивать заставляет. Все больше нас, но иногда и сам тоже – нравится ему это. Вот вроде и не обязательно убивать, а он велит – убить. А в последнее время еще и распотрошит тело, словно дикий зверь, да велит в людном месте подкинуть. – Ярил Зевота передернул плечами. – Зверь он, этот Ильман Карась, волк лютый. Может, то и хорошо, что вы меня…

Хельги переглянулся с Ирландцем и взял в руку кинжал:

– Хочешь выйти отсюда целым?

Зевота часто закивал. На глазах его выступили крупные слезы.

– Я сразу же уйду из Киева, – сказал он. – И никогда больше не буду подчиняться Ильману. Хотя… Он, конечно, может найти меня и убить, я ведь про него много чего знаю.

– А ты, парень, не глуп, – засмеялся Хельги, перерезая веревки, стягивающие руки Ярила Зевоты. – Хочешь заработать? Хочешь. Тогда пока не бросай этого Карася. И не часто, скажем, раз в седмицу, как уговоримся, будешь приходить сюда, рассказывать нам про Ильмана и про все делишки его. А чтоб ты нас не обманул…

Ловким движением Хельги срезал клок волос с головы парня.

– Знаешь, зачем?

Ярил грустно кивнул. Еще бы не знать! Видно по всему, этот молодой варяг, так некстати встретившийся на его пути, был страшным колдуном. А волосы в руках колдуна – верная смерть в случае неподчинения, и смерть страшная!

– Хорошо послужишь – получишь свои волосы обратно, – усмехнулся варяг, в который раз читая мысли Ярила. – А теперь иди. Про себя скажешь – убег от варяга, потом скрывался на Подоле, сообразишь.

Ярил вышел с постоялого двора, слегка пошатываясь. Охватившие его чувства были самыми противоречивыми, с одной стороны – радость от чудесного спасения, а с другой – страх перед неведомым варяжским колдуном. И что хуже: подчиняться Ильману Карасю или этому варягу – пока сказать было нельзя. Тряхнув головой, Ярил отогнал от себя нехорошие мысли и, убыстряя шаг, зашагал прочь. А когда дошел до Подола – уже улыбался, все-таки уж слишком ярко светило солнце, и небо дышало ласковой синевой, да и отроду Яриле Зевоте было всего-навсего пятнадцать лет.

А за Подолом, вниз, к Почайне, медленно спускались девушки, неся перед собой «Кострому» – черноокую красавицу Любиму. Подойдя к реке, опустили Кострому на траву, поклонились, запели:

Кострома, Кострома,
Ай, не мила девица!
Кострома, Кострома,
Пропади, сгинь, проснися!

Пропев последнюю строчку, девушки подбежали к лежащей с закрытыми глазами Любиме и начали ее тормошить. Словно нехотя, та открыла глаза, поднялась, еле сдерживая смех, взглянула по сторонам строго, повернулась к реке, запела протяжно:

Вышли по круче девицы
Ой, да с Костромой проститися,
Ой, да с Костромой проститися,
Да вославить Ярилу Молодца.

Обернувшись, Кострома-Любима сделала шаг к реке. Тут уж песню подхватили все остальные девушки, все-таки изок-месяц был месяцем не только похорон Костромы, но и Ярилы-бога, которому, конечно, следовало воздать должное:

Уж как скачет он по цветам-росе,
По всей родной сторонушке!
И все славят молодца,
Огни ему жгут купальные
Да песни поют величальные.