Вещий князь: Сын ярла. Первый поход. Из варяг в хазары. Черный престол

Кивнув, случайно встретившийся ярлу Авдей-проводник быстро зашагал по тропке, оглядываясь лишь изредка – не отстали ли. Никто не отставал, и деревья быстро скрыли небольшой отряд ярла от любопытных взглядов. Впрочем, не было тут ничьих любопытных взглядов.

Алое, только что взошедшее солнце светило в лица идущим.

Глава 13 Гнездо ведьмы

Ты вынес день работы,

Снеси теперь и ночь.
Здесь нет часам отсчета,
Чтоб время превозмочь.

Вернер Бергенгрюн «Соль и пепел»

Сентябрь 863 г. Полянская земля

Бабка Гиздимея считалась в округе ведьмой. Много чего нехорошего ведала – потому и ведьма. Колдовала – на приворот, на порчу, даже бурю иногда вызывала, ну, а если кто хорошо просил – то и дождичек в знойный день, и, наоборот, солнышко – в дождливый. Побаивались Гиздимею, да и как не побаиваться, коли та с богами кажинный день запросто общалась. Да и вид имела соответствующий: на спине горб, лицо смуглое, морщинистое, нос крючком, глаза пронзительные, злые, цвета нехорошего – светло-светло серые. Вот уж поистине, недобрый цвет среди темноглазых полян. А вот, скажем, на севере, где-нибудь в Альдегьюборге-Ладоге, где все с глазами светлыми, серыми да голубыми, вот там черный глаз нехорошим, колдовским считался, ну, как на юге – светлый. Жила бабка Гиздимея не как все люди – в селеньях там, или в городах, а по-своему, одиноко, средь глухого урочища. Позарастали туда все стежки-дорожки травою да папоротниками, ни пешему не пройти, ни конному не проехать, а все ж, кому надо, знали, где ведьму искать. Сильной колдуньей считалась бабка, хоть и боялись ее люди, да уважали. Правда, угодья ее близ урочища дикого обходили десятой дорогой – Гиздимея не в праздности, да не одиноко жила, хозяйство имела справное: десяток коров, козы, кузница – с молотом бабка не хуже любого кузнеца управлялась – еще и гончарную печь сложила: глины вокруг было множество, чего ж зазря добру пропадать? Оно конечно, одной с этаким хозяйством не сладить, а закупов, рядовичей иль холопей – нет, не боярыня, чай, и не княжна. Потому и уводила Гиздимея со дворов работников. Околдовывала, да уводила – и работали они у нее, не покладая рук, до самой смертушки, а та быстро приходила – и от труда непосильного, и от места дурного, там, в урочище-то, только ведьмы и могли жить, другие долго не выдерживали, кровью начинали харкать да помирали. А вот бабке Гиздимее – хоть бы хны, одно слово – колдунья.

Ранее утреннее солнышко золотило верхушки сосен, слабый ветер покачивал желтые ветви берез и красные кленов, носил в прозрачном воздухе невесомые паутинки. На голубом фоне неба отчетливо выделялись черные стаи перелетных птиц, потянувшихся к югу. Птицы протяжно кричали, прощаясь до весны с этим благодатным краем, и в крике этом сквозила светлая щемящая грусть.

Истома Мозгляк, приложив руку ко лбу, проводил улетающих птиц взглядом и тяжко вздохнул. Тут же встрепенулся, бросив через плечо быстрый испуганный взгляд – не услыхала бы колдунья вздоха, не то вновь посадит на цепь, которую не так давно и сняла-то. Подойдя к ведьминой избе, как верный пес, поскребся осторожненько в дверь – уж всяко проснулась бабка. И верно.

– Ты ли, Истомушко? – послышался изнутри глухой скрипучий голос – не спалось Гиздимее утречком.

– Я, хозяйка, – льстиво отозвался Мозгляк. – По добру ли спала?

– Ой, не по добру, не по добру. Все сны разные видела… ну да то тебе знать ни к чему. Чего скребешься-то, аль неслухи еще не встали?

– То-то и оно, что не встали! – радостно сообщил Истома. – Может, кнутиком их постегать немножечко для-ради проворства лучшего?

– А и постегай, Истомушко. В том худа нет, – согласилась ведьма. – Потом покорми да на работку спроворь быстрехонко – глину-то успеть бы перемесить до морозцев.

– Успеют, матушка, – возликовал в душе Истома – не нужно сегодня самому месить глину, вот бы и дальше так! – Успеют. А не успеют, так им же хуже!

Бросив ненавидящий взгляд на приземистую ведьмину избу, Истома почесал под железным ошейником шею и, нырнув в свою землянку за плетью, на цыпочках подобрался к амбару. Кажется, там уже шевелились. В одно мгновение отбросив массивный засов, Мозгляк распахнул дверь и коршуном налетел на только что поднявшихся, натягивающих рубахи отроков.

– Спите, собаки ленивые? Вот вам, вот! – Он принялся нещадно орудовать плетью, нанося сильные удары по спинам и рукам юношей. – Вот вам! Так-то вы отплачиваете за матушкину доброту?! – Эту фразу он нарочно прокричал, как мог, громко – чтоб услышала хозяйка. – Скоты лентяные! А ну, брысь на глину!