Вешние воды

Возможно, когда-нибудь это будет иметь некоторое историческое значение, поэтому рад сообщить, что предыдущую главу я написал на машинке в один присест за два часа после чего отправился обедать с Джоном Дос Пассосом, которого считаю очень сильным писателем и к тому же чрезвычайно приятным человеком. Кукушка хвалит петуха, как принято в провинции. Мы ели rollmops[8], sole meunière[9], civet de lièvre à la cocotte[10], marmalade de pommes[11] и «промывали», как мы любили говорить (оцени, читатель), морской язык бутылкой монтраше 1919 года, а заячье рагу — бутылкой «Оспис де бон» урожая 1919 года по штуке на брата. Под marmalade de pommes (то есть под яблочное пюре), насколько я помню, мы с мистером Дос Пассосом распили бутылку шамбертена. Потом мы выпили по рюмке выдержанной виноградной водки и, поскольку решили не ходить в кафе «Дом» беседовать об Искусстве, разошлись по своим респектабельным домам, и я стал писать следующую главу. Я бы хотел обратить особое внимание читателя на то, как многочисленные нити жизни различных персонажей замысловато переплетаются в этой книге и завязываются в один узел в достопамятной сцене в столовой. Когда я прочел эту главу мистеру Дос Пассосу, он воскликнул: «Хемингуэй, вы сотворили шедевр!»

P.S. От автора — читателю

Именно сейчас, читатель, я собираюсь попробовать придать этой книге тот размах и ту динамику, которые покажут, что это и впрямь великая книга. Знаю, читатель, вы так же сильно, как и я, надеетесь, что мне удастся придать ей эти размах и динамику, ибо подумайте только, что это будет значить для нас обоих. Мистер Г.Д. Уэллс, который гостил у нас дома (мы с ним ладим в делах литературных, каково, читатель, а?), как-то спросил, не сочтет ли читатель, это вы, читатель, — только подумайте, сам Г.Д. Уэллс говорил о вас в нашем доме! — так вот, Г.Д. Уэллс спросил, не сочтет ли читатель эту историю слишком автобиографичной. Прошу вас, читатель, выкиньте эту мысль из головы. Мы действительно жили в Петоски, штат Мичиган, это правда, и, разумеется, многие персонажи взяты из нашей тогдашней жизни. Но только другие персонажи, а не автор. Автор являет себя лишь в этих коротких заметках. Правда и то, что, прежде чем приступить к этой книге, мы потратили двенадцать лет на изучение различных диалектов северных индейцев и в музее Кросс-Виледж до сих пор хранится наш перевод Нового Завета на язык оджибвеев. Но вы на нашем месте сделали бы то же самое, читатель, и, полагаю, если вы хорошенько подумаете, вы с нами в этом согласитесь. А теперь вернемся к нашей истории. Я руководствуюсь самыми добрыми дружескими побуждениями, когда говорю, что вы и понятия не имеете, читатель, какую трудную главу мне предстоит написать. По правде сказать — а я стараюсь быть честным в подобных вещах, — мы даже и пробовать не будем приступить к этой главе до завтра.

Уход великой нации н фориировавие и гибель американцев

Но мне, пожалуй, могут возразить, что я, наперекор своим собственным правилам, изобразил в этой книге пороки — и пороки самые черные. На это я отвечу: во-первых, очень трудно описать длинный ряд человеческих поступков и не коснуться пороков. Во-вторых, те пороки, какие встречаются здесь, являются скорее случайным следствием той или иной человеческой слабости или некоторой шаткости, а не началом, постоянно существующим в душе. В-третьих, они неизменно выставляются не как предмет смеха, а лишь как предмет отвращения. В-четвертых, ими никогда не наделяется главное лицо, действующее в данное время на сцене; и, наконец, здесь никогда порок не преуспевает в свершении задуманного зла.

Генри Филдинг

1

Йоги Джонсон идет по безмолвной улице, обнимая за плечи маленького индейца. Большой индеец шагает рядом. Холодная ночь. Закрытые ставни на всех городских окнах. Маленький индеец, лишившийся одного протеза. Большой индеец, который был на войне. Йоги Джонсон, который тоже был на войне. Все трое идут, идут, идут.

Куда они шли? Куда им было идти? Что им еще предстояло?

Внезапно большой индеец остановился на углу улицы под фонарем, раскачивавшимся на провисшем проводе и отбрасывавшим свет на снег, запорошивший тротуар.