Вешние воды Василия Розанова

Значительность и мощь пушкинского гения в том, что Пушкину удалось выразить разнообразные духовные настроения, что не смог больше сделать никто из русских поэтов и писателей. Не вступая в борьбу с усвоенными формами поэтического творчества, Пушкин в пределах их пережил все душевные настроения, исторически сложившиеся в Западной Европе и только частью отраженные в нашей прежней поэзии. Каждое настроение казалось Пушкину окончательным и совершенным, но ни одно из них не насытило его окончательно, и, когда душа его утомилась всеми ими, он возвратился к народному. Творчество Пушкина – начало движения русской литературы к возвращению самостоятельности и созданию типов и характеров, которые совершенно гармонизируют с душевным складом, до сих пор живущим в нашем простом народе… Типы иной красоты в конце концов были побеждены типом духовной красоты, сложившимся в нашей жизни, выросшим из нашей действительности, откуда и ведет свое начало трезвое простое отношение к действительности, которое с тех пор стало господствующим в нашей литературе[549]. В этой связи Пушкин народен и историчен, и именно это раздражает те части общества и литературы, о которых покойный Достоевский в «Бесах» сказал, что они исполнены животной злобой к России. Поэт испытывал невыразимую любовь к обществу, людям, всей шумящей жизни, с чем всегда хотел быть слит, но тем не менее в силу своей седой мудрости и скептицизма смотрел на все это как на пору нашего исторического детства, где так же грубо ошибочно было бы что-нибудь презирать, как и чему-нибудь последовать[550].

Пушкин – главный светоч нашей литературы, в его единичном, личном духе Россия созрела, как бы прожив и проработав целое поколение[551]. У Пушкина каждая страница может быть развита в философский трактат и каждая строка может быть раздвинута в страницу. Непревосходимая красота выражения, совершенная глубина и, вместе, прозрачность и тихость сознания… Если и есть у Пушкина недостаток, то он заключается в том, что идея смерти как небытия у поэта отсутствует, поэтому и природа у него существенно минеральна. Материя – персть, красная глина – преобладает над дыханием Божиим[552]…

Жизнь Пушкина есть явление природы. В ней все текло так естественно, все так было чуждо преднамеренности. Даже поддаваясь различным влияниям, Пушкин вырастал из каждого поочередно владевшего им гения, – как бабочка вылетает из прежде живой и нужной и затем умирающей и более не нужной куколки. У поэта не было ни чрезвычайных переломов в развитии, ни швов и сливок в его духовном образе. Пушкинская цельность превращается в слитность и монолитность. Пушкин универсален, если под универсальностью понимать трезво спокойное настроение души и тяготение воображения к совмещению на небольшом куске полотна различных противоположностей. При этом Пушкин ни на чем не останавливается, любит все одинаково и одинаково всем очаровывается. (Есть великолепие широкой мысли, но нет той привязанности, что не умеет развязаться, нет той ограниченности сердца, в силу которой оно не умеет любить многого, и в особенности – любить противоположной, но зато же не угрожает любимому изменою…) Отсутствие постоянства приводит к тому, что Пушкин, находясь в состоянии восхождения, завершения которому не предвидится, становится вечным гением – среди преходящих вещей… Итог всему – полное одиночество – простые люди не могут дышать с ним одним воздухом[553].