Весёлый роман

Она была у нас на суде. Свидетельницей. Только как ее ни допрашивали, она все вниз смотрела и отказывалась сообщить, что он ей говорил. Но это и так понятно. В общем, он говорил, что придет к ней в общежитие. Своими словами. Она в ответ размахнулась и дала ему по морде. Леше бы утереться и уйти. Может, тогда б все как-то обошлось. Но он вместо того всей своей лапищей врезал ей сверху по курносому носику, да так, что кровь во все стороны брызгами. На суде он говорил, что не хотел этого, что оно как-то само собой получилось, что он, когда еще в школе учился, ходил в район на секцию бокса, и у него такая реакция.

Ну и тут же Зоя Загоруйко, у которой эта девочка — Валя ее зовут — ученицей, стукнула Новоселова по голове уголком.

— А что такое уголок? — спросила Вера.

Я пояснил, что уголок — это такая плоская железина, согну­тая вдоль под прямым углом. Ну, в общем, дубина такая же­лезная. Новоселов брякнулся на опоки. Девушки сами его же и перевязали. Бинта в цеховой аптечке не хватило, чтоб остано­вить кровь, так они разорвали на полосы его же рубашку.

Вокруг этого дела сразу поднялся, как выражается Виля, не­возможный гай-гуй. Лешу Новоселова повезли в больницу. Ли­тейщик его такой повез — Жора Глухов. Он у нас тоже был свидетелем. Жора рассказывал, что докторша заполняла на Лешу историю болезни, как у них там полагается, и спрашивает у него:

— Женат?

Леша как взовьется:

— Да какая она мне жена?! Это совсем посторонняя стук­нула!

Новоселову полагался бюллетень, который имеет научное название «листок нетрудоспособности». А его через профсоюз оплачивают. Леша, может быть, и не подавал бы на суд, но в завкоме потребовали, чтоб была правильно оформлена причи­на нетрудоспособности.

На суде жуткая история выяснилась. Про эту Зою Загоруйко. Она студенткой была. Художественного института. Ее муж бросил. С ребенком. С шестимесячной дочкой. Архитектор Загоруйко. Говорили — известный.

После этого она оставила институт, пошла на завод, работа­ет у нас первую смену в литейном на тяжелой работе, а вторую смену еще отрабатывает прачкой в Доме малютки. Чтобы быть поближе к дочке. Она ее туда отдала.

Зое Загоруйко полагался бы приговор месяца на три с удер­жанием зарплаты. Народный суд, говорят, так бы и дал. Но мы, понятное дело, дали ей только выговор. Девочке этой, Вале, вообще ничего. А Леше Новоселову — он и так уже пострадал — тоже выговор. И постановили, чтоб и в дальнейшем за такие слова, как говорил Новоселов этой Вале, бить по морде без предупреждения.

— Жалко мне эту Зойку Загоруйко — передать не могу, — сказал я. — У нее только одно легкое пальтишко, в котором она и осенью и зимой бегает. Я б на ней сам женился — так мне ее жалко. Я б на всех на них женился, на наших девушках, ко­торых бросили мужья, и теперь они надрываются на неженской работе.

— Ну, на всех не женишься, — ревниво сказала Вера.

— Да. К сожалению. Не женишься. А насчет ревности и что напоили кого-то — это все треп. Сплетни. Не было на заводе такого случая.

Матч так и закончился 1:0. Во втором тайме не было даже по-настоящему опасных моментов.

Меня обошло такси и сразу же притормозило, загораживая дорогу.

Я увидел сначала сплошные, отсвечивающие голубым Вилины зубы, а потом уже самого Вилю.

Он выглядывал в окно. Его небольшая бородка была свер­нута набок. Он постоянно теребил ее рукой.

— Еле догнал, — сказал Виля. — И жмешь же ты.

— А что случилось?

Виля был счастлив.

— Хочешь узнать, наконец, в чем смысл жизни?

— Брось.

— Нет, ты скажи, хочешь?

— Ну, хочу.

Виля вытащил из-за солнцезащитного козырька книгу и по­казал мне имя автора — П. М. Егоров. Кандидат философских наук. «Основной вопрос этики».

— Теперь читай.

Виля открыл книгу там, где заложена бумажка. Я прочел отчеркнутые слова:

«Смысл жизни — в единстве объективации субъекта (опред­мечивания) и субъективации объекта (распредмечивания), а под субъективацией мы понимаем не восприятие объекта как субъ­екта, а освоение объекта субъектом».

— Крепко заверчено, — сказал я. — Теперь, должно быть, легко живется этому П. М. Егорову. Все ему известно.

— Я сегодня эту книгу всем пассажирам показываю, — за­гоготал Виля. — Глазам не верят. От сдачи отказываются. Дей­ствительно — есть смысл. С большим подъемом встретили тру­дящиеся.

Он еще больше повернул вбок свою бородку.

Позвонил Виктор.

— У Веры в институте сегодня какая-то секция. Как ты смот­ришь, чтоб воспользоваться этим и поговорить вдвоем? Есть такая тема. Ты поднимешься ко мне?

— Лечу, — сказал я весело, — на крыльях.

Вот и все. Я знал, что когда-нибудь это произойдет. Что на­ступит такая минута. И нужно было встретить ее мужественно и весело.

Я поднялся на лифте. Теперь мне это было безразлично. У меня так колотилось сердце, что я охотно постоял бы не­сколько минут на лестничной площадке, но дверь была уже от­крыта.

— Садись, — предложил Виктор. — Хочешь чая? Что слышно?

— Нет, спасибо. Вроде бы все нормально.

— Вот какая штука, — сказал Виктор. — Есть у меня одна идея… У нас набирают людей…