Весна

– Ох ты, чудак, отдать за три гнилых яблока такое имя! Что я – рехнулся, что ли! Так вот, если и вправду хочешь – беги домой и неси шесть яблок, да чтобы все крупные, хорошие. Тогда посмотрим…

– Чего ж тогда еще смотреть?

– Ну, посмотрю на яблоки, стоит говорить или нет…

– Нет, ты тогда должен будешь сказать.

– Беги, беги домой и тащи яблоки!

Беда, как говорится, и быка в колодец загонит, но Кийр не бык и в колодец ему лезть незачем; через некоторое время он предстает перед Йоозепом Тоотсом со своими шестью яблоками. Тоотс оценивает яблоки таким взглядом, словно всю жизнь ими торговал, и заявляет, что половина их никуда не годится. Это, однако, нисколько не мешает ему пожирать прежде всего именно эти никуда не годные яблоки, и Кийр с ужасом видит, как яблоки одно за другим исчезают, перемолотые мощными челюстями Тоотса. А обещанного имени так и не слышно.

– Скажи же наконец это имя, ты ведь обещал, – умоляет Кийр, хватая за руку обжору в тот момент, когда тот собирается впиться зубами уже в пятое яблоко.

– Может, я бы и сказал, если б ты принес яблоки получше, а то принес малюсенькие, как орехи, кто их есть будет! – отвечает Тоотс, почесывая нос и хмуря брови, и, как бы между прочим, отправляет в рот яблоко.

– Я выбрал самые лучшие. А если имя и вправду такое красивое, как ты расписываешь, – мы тебя и на крестины позовем.

– Ага, вот как. Ну, на крестины-то я приду. А скажи, чего там есть дадут? Студень будет?

– Как же, как же, студень будет и… колбаса… и жаркое…

– А булки с изюмом тоже испекут?

– Испекут.

– Ну так вот, – и Тоотс хватает Кийра за пуговицу пиджака, – ты им скажи, чтоб они побольше изюма клали, чтоб изюминка к изюминке. А то ищи их по всей булке, выковыривай ножом, как дурак, пока несколько штук выловишь. Моя мать на праздниках всегда ругается: Будто моль, говорит, булку пожрала. А я разве виноват, пусть кладут больше изюма, тогда и булка цела останется.

– Я попрошу столько положить, чтобы прямо черно было от изюма, ты скажи имя!

– Ладно, но смотри, сдержи слово. Видишь ли, Кийр, у меня их, собственно, целых два… Первое – это и есть настоящее, ну прямо-таки замечательное, но и другое тоже очень красивое, а если обоими сразу назвать – такого имени не сыщешь даже у помещичьих сыновей из Сууремаа, тогда… тогда… Пойдем к окну, подальше от ребят, не то еще усльштт и выболтают. Так вот, запоминай теперь.

Ястребиные глаза Тоотса беспокойно блуждают по сторонам, речь его переходит в едва слышный шепот, словно он открывает Кийру какую-то мировую тайну, а вокруг все кишит предателями.

– То, первое, замечательное имя – Колумбус!

– Колумбус!

– Да. А второе – Хризостомус!

– Хризостомус!

– Да.

Первое имя Кийр, конечно, уже слышал раньше, он очень хорошо знает, что за человек был тот, кто носил это имя, и что он совершил, зато со вторым именем дело оказывается куда сложнее. Во время урока Кийр судорожно пытается удержать в памяти это имя, но оно, как назло, норовит выскочить у него из головы, и он все больше запутывается. Хризостомус, Хризостомус, Хриппостосус… Хриппоссосус… Хриппопоссум… Хри… Хи… Ги… Гриппопотамус! Затем следует целая куча чудовищ, которые давно исчезли с лица земли, и Георг Аадниэль с ужасом думает, не назвал ли Тоотс имя одного из них. – Птеродактилус… Плезиозаурус… Ихтиозаурус… Заурус… Заурус…

Он сидит, как на горячих углях; его охватывает безотчетный страх —не превратится ли его маленький братик и сам в одно из тех существ, которые так назывались; после урока он бежит к Тоотсу и просит еще раз сказать второе имя. Но тут его постигает новое несчастье – дело в том, что Тоотс уже сам успел забыть это имя и теперь, прищурив глаза и засунув палец в рот, начинает молоть всякую чепуху: Кри-стохвус, Кримпстохвус, Климпстохвус, Криукстохвус, Ниукс – Пиукс, Тиукс – прохвост…

– Прохвост! – вскрикивает Кийр и пятится назад.

– Нет, нет! Я потому сказал «прохвост», что вспомнить его не могу, это имя.

В конце концов они припоминают забытое имя и записывают его, чтобы больше не было недоразумений. В записной книжке Кийра, под рубрикой «Важнейшие дела», появляются два слова, начертанные красным карандашом, затейливыми, вычурными буквами: Колумбус Хризостомус. И с этого дня между Тоотсом и Кийром завязывается трогательная дружба, дающая остальным ребятам богатую пищу для всякого рода предположений, дружба тем более загадочная, что ни Тоотс, ни Кийр ни одним словечком не дают понять, в чем тут, собственно, дело. Они теперь всегда неразлучны, и даже ходят слухи, будто Тоотс зачастую в гостях у Кийра – ест там и пьет, как у себя дома.

Это весьма возможно, потому что Георг Аадниэль и в школу приносит с собой немало лакомств и съедает их вместе с Тоотсом; при этом приятели беседуют так дружески, что прямо не нарадуешься, на них глядя. Весьма возможно даже, что придуманные Тоотсом имена одобрены и самой супружеской четой Кийров, а если так, то подобные угощения надо считать вполне заслуженными.