В школу я не пошла. Папа повёз меня в ту самую больницу, откуда я позорно сбежала, чтобы поговорить с врачом о моём состоянии. И вроде бы врач сказал, что причин для сильных беспокойств нет, но лечение расписал на три месяца вперёд. Разговаривал с нами неохотно, хмуро, отчитал за побег. И мы с папой так и не признались ему, что я ни разу не Инга.
Пришлось написать отказ от госпитализации вчерашним числом и сделать вид, что меня в больнице не было.
После окончания уроков я собиралась зайти к Инге за учебниками и формой. Всё же было у неё и частично у Артёма. Папа пошёл со мной.
— Я теперь так и буду ходить под конвоем? — ворчала я.
— Пока не пообещаешь, что больше не сбежишь!
Инга вылупилась на нас, когда мы зашли. Позвала в квартиру, но я даже не стала разуваться:
— Видишь, я теперь под арестом.
Инга принесла мои вещи, грустно проговорила:
— Ты когда в школу вернёшься?
— Когда господин надзиратель разрешит!
Папа промолчал, но стоило нам выйти из подъезда, заговорил:
— Ян, я ведь тебе ничего не запрещаю. Пообещай, что не сбежишь, и я не буду за тобой ходить.
Да, может, и мелькали мысли о побеге, но сейчас я не представляла, где мне спрятаться, поэтому пока решила остаться дома, зализать раны, продумать план, а когда родители ослабят бдительность, можно и скрыться. Но пока мой план был слишком далёк — я рассчитывала поступить в университет в другой город и свалить от них. И по-прежнему обижалась, а конвой ещё больше раздражал.
— Я хочу мороженое, ты будешь? — вдруг ни с того ни с сего предложил папа, когда мы проходили мимо магазина. Он любил мороженое и ел его каждый день, даже зимой.
Купил два, и мы сели на лавку во дворе. Светило солнце, двор уже позеленел, ещё чуть-чуть, и начнёт всё кругом цвести и пахнуть. Ведь уже приближался май, а казалось, только вчера здесь лежал снег. Я развернула рожок, и мы с папой соприкоснулись локтями. Я вдруг решилась, придвинулась ближе и влезла к нему в голову. Хотела узнать, как было на самом деле и откуда он меня вытащил.