Весна для репортера

Меня крестили, как положено, на сороковой день от рождения, и я считаю себя человеком верующим, но свои поступки меряю по другим, куда более житейским меркам, чем надлежит настоящим православным. Сейчас, в эти секунды я пережил нечто, прежде никогда мной не испытываемое. Вся моя предыдущая жизнь сжалась до ничтожного и смутного воспоминания о ней, и в этом воспоминании неприятно чернели точки мелкого тщеславия, выгоды, малодушия. Мне не хотелось вставать с колен, во мне крепла уверенность: если я поднимусь на ноги, случится что-то страшное, пространство искривится и уничтожит все дорогое для меня. Я не отрывал глаз от свечи, от ее недвижимого пламени и осознавал, что в этом горении сосредоточилась Божья воля на все, что творится в мире хорошего и дурного, или на то, что нам видится хорошим или дурным. И эта воля бесценна и бесспорна, и все мы это знаем, но почти никогда не в состоянии беспрекословно ее принять, сопротивляясь, бунтуя и совершая ошибки. Чей-то голос откуда-то изнутри шепнул мне, что до начала моих испытаний осталось немного и чтоб я был готов. Потом я отчетливо уловил, что в комнате появился кто-то еще и внимательно за мной наблюдает.

– Это одна из самых старых православных икон, Богоматерь с младенцем. Ей молились в храме недалеко от Полтавы. Две недели назад евромайдановцы надругались над святыней, а потом подожгли церковь. Мой брат, тамошний священник, спас икону из пожара, получив при этом ожоги, несовместимые с жизнью. Я вижу, она произвела на вас впечатление. Неудивительно. В ней огромная сила и огромная боль. Разрешите представиться: меня зовут Дмитрий.

Я поднялся и встретился глазами с улыбающимся немолодым человеком, стоявшим скрестив руки на груди, и весьма благожелательно меня разглядывавшим. Ростом он был, пожалуй, чуть ниже меня, но выделялся некой особенной, горделивой осанкой. Большие серые глаза скорее подошли бы девушке, щеки выглядели несколько обвисшими, брови поднимались под углом, очерчивая снизу очень внушительный лоб, уголки же губ, наоборот, горько клонились к мягкому и широкому подбородку.

– Юрий.

– Будем знакомы. Правильно сделали, что не отказались от угощения. Нам предстоит непростой и долгий путь. Вы готовы?

Его безукоризненная короткая стрижка выдавала в нем военного.

Видимо, нам действительно предстояла трудная дорога. Не зря же меня попросили переодеться, выдав нечто подобное так называемому афганскому хэбэ, не новый, но очень прочный плащ и непромокаемые сапоги!

Куда он меня собирается вести? Почему не отдать мне все здесь? Кто этому сейчас способен помешать?

Неопределенность начинала надоедать мне.

Дмитрий натянул на себя камуфляжную куртку и теперь держал за ремень небольшой рюкзак.

– Вы хорошо выглядите. По-боевому. Пойдемте.

Комплимент по поводу моего внешнего вида – это, бесспорно, то, в чем я сейчас нуждался острее всего. Хм…

Мы вышли из избы. Он сразу же взял очень быстрый темп.

– Мы куда-то опаздываем? – Я едва успевал за ним.

– Можно и так сказать. Не переживайте. Я просто не выношу медленной ходьбы. Если вы устанете, скажите.

– Я не устану. Просто непривычно все время находиться в неведении. Мне поручили встретиться с человеком, который обладает сенсационной информацией. Но никто не предупреждал меня, что мне придется ради этого месить грязь неизвестно где… Цирк какой-то.

– Нам надо добраться до вон того холма. Видите, впереди? А потом мы поднимемся на него. – Он коротко взглянул на меня, но почему-то сразу отвел глаза, словно обнаружил во мне что-то отталкивающее.

– Зачем?

– Нам нужно там кое-что взять.

– Где?

– На холме.

– А вы не могли это забрать сами и отдать здесь мне?

– Нет.

– Очень исчерпывающе. – Я был близок к отчаянию.

– В чем я еще могу удовлетворить ваше любопытство?

– Ни в чем.

– Не злитесь.

– Я не злюсь. Делайте, как хотите. Надеюсь, что вы меня не будете таскать бесконечно.

– Не буду.

О чем говорить дальше?

Дмитрий вдруг засмеялся, раскатисто и звонко.

– Что вас рассмешило? – Глядя на него, я почему-то тоже захохотал.

Самый бесшабашный смех приходит к людям тогда, когда нет ни одного повода для веселья.

– Вы действительно забавный. – Он, успокоившись, похлопал меня по плечу. – Я давно не встречал таких.

– Вы тоже тот еще гусь. – Я, вдруг полностью примирившись с ним, вытирал заслезившиеся от хохота глаза. – Но что вас так забавляет?

– То, что мы идем по деревенской улице в стране, где вот-вот начнется война, нам предстоит дело, которое может изменить очень многое в мире, а тем не менее препираемся о всяких пустяках.

– Есть немного, – согласился я.

– Вы не устали?

– Нет.

– Правда?

– Зачем мне вас обманывать?

– Ну, тогда прибавим шагу.

– Как, еще? Вы издеваетесь?

– Нет. Просто дело безотлагательное.