Весна для репортера

Со слов Дмитрия, его люди почти не выпускали Геннадия из виду, за исключением тех моментов, когда опасность того, что их обнаружат, была слишком велика. Значит, их «опека» распространялась в это время и на меня. Как относиться к его заявлениям, что персональная слежка за мной могла бы привлечь ко мне ненужное внимание и всполошить спецслужбы хунты? Если Головченко так дорожил своей флэшкой, пошел бы он на то, чтобы оставить без присмотра русского простофилю-журналиста, носившего ее в кармане? Слабо верится. Чем опаснее слежка за мной, а не за дипломатом-разведчиком? Ведь если бы его людей рассекретили, то сразу бы взяли. И кого они вели в тот момент, а кого нет, существенного значения не имело бы.

Лариса за вчерашний день не позвонила мне ни разу. Это могло означать только одно: она догадалась, что я раскрыл ее измену, и избегает объяснений со мной. Почему-то вдруг меня взволновало, как она объяснит своим родителям мое исчезновение из ее жизни. Все же я привык к ним, к ее старикам. Ничего плохого они мне не сделали.

В жизни так много необъяснимо-грустного.

Еще я подумал, что теперь и ее связь с Кабановым может завершиться. Ведь вряд ли из-за нее он разведется. А она начнет требовать. Меня-то больше нет.

Как же все же мерзка бывает жизнь…

Несмотря на камлания канала «Оттепель», меня никто вчера не разыскивал, не добивался интервью, не терзал вопросами. Информационный ритм последних месяцев репортеров, видимо, утомлял. Или они и пальцем не шевелят без указаний медийно-кремлевского начальства. А начальству этому сейчас просто необходимо вывести меня из-под зоркого взгляда общественности. И с родного канала мне не звонили. Кабанов, видимо, запретил сотрудникам поддерживать со мной связь, дабы моя версия событий не смутила их окончательно. Трусит, что его сделают крайним за провал операции. Меня наказывали изоляцией. Как бы Васькин не пострадал из-за меня! Надо напомнить отцу, чтобы он его прикрыл. Надеюсь, его влияния хватит, чтобы защитить порядочного человека, принявшего такое искреннее участие в судьбе его сына.

Я подошел к окну. Блочные дома словно подобрались, как немолодые люди подбираются при необходимости произвести впечатление. Я покрутил головой, сделал упражнения для шеи. Голова ни капельки не болела.

Яичница, приготовленная моим благодетелем, показалась мне невероятно вкусной. Я спросил его, как поживает Крис. Он суховато ответил, что все в порядке. Я внес в его жизнь некий беспорядок. Дай бог, чтобы у него все было бы хорошо.

Где сейчас Нина? Уже прилетела? Я предполагал, что она не станет оттягивать нашу встречу. С несвойственной мне прежде жгучей ревностью я разволновался из-за слишком долгих пауз между ее вчерашними смс, а ее оправдания вдруг потеряли свою убедительность. Какие еще проблемы с телефоном? Скорей всего, ей было не до меня. И это несмотря на то, что все каналы соревновались в новостях обо мне. Я отыскал ее последнюю эсэмэску. Я извелась… Ничего не понимаю. Пожалуй, я несправедлив к ней. Слишком мнителен и слишком хочу ее увидеть. Она действительно беспокоилась обо мне.

– Какие на сегодня планы? Я отгул взял. Так что в твоем распоряжении. – Коля мыл тарелки и вставлял их в сушку.

– Я жду одного звонка. От этого будет зависеть мой план. Но ты, если хочешь, занимайся своими делами. Мне уже намного лучше. И я не нуждаюсь в присмотре. Ты и так потратил на меня столько сил, что я твой должник навеки.

– Перестань. Так бы каждый поступил.

Я порывался сказать ему что-то еще хорошее, но телефон зазвонил. Это она? Нина? Сердце ходило ходуном.

– Привет. Я прилетела. И вот сразу звоню тебе. О тебе столько передают. Читала в самолете в сегодняшней газете, что на тебя напали. Ты серьезно пострадал?

Какой желанный голос!

– Привет. Пострадал, но не очень. На меня напали обычные хулиганы. Ничего политического. Ударили по голове и ограбили. У нас это не такая уж и редкость. Но сейчас я здоров и хочу тебя видеть. Очень-очень!

– А что с Головченко? Неужели это ты его выдал? Или СМИ, как всегда, преувеличивают?

Что-то подсказывало мне: не надо ее во все посвящать, тем более по телефону. Она все-таки участвует в украинских ток-шоу. Я, конечно, безгранично доверяю ей, но все же.

– Мягко говоря, немного преувеличивают. Но это не имеет особого значения. Расскажу при встрече. Когда мы увидимся? Ты сейчас куда?

– Куда скажешь.

Такого поворота я не ожидал. Она готова ехать, куда я скажу? Гордая и неприступная Нина Демина?

– Давай пообедаем… – я судорожно вспоминал какое-нибудь особое место, но как назло ничего не приходило в голову, – в «Жан-Жаке» на Никитском.

– О, отлично. Там так все просто и мило. Сейчас беру такси и мчусь туда. Тебе правда лучше?

– Правда.

Бывший невольным свидетелем моего разговора Николай деликатно ничего не стал у меня выспрашивать, но, естественно, догадался, что я собираюсь уходить. Вряд ли он понял, с кем я говорю. А если бы ему открылась правда, то рот бы он разинул от удивления уж точно.

– Еще кофе?

– Давай. Слушай, а включи телик? Что-то я соскучился сам по себе.