- А я уже выпил. Думал, бульон. То-то смотрю - он какойто сладкий! И коричневый почему-то...
- Папа, отчего ты не ешь миндальный торт? Мама положила тебе такой аппетитный кусок!
- Батюшки, я нечаянно посолил его! Страшно невкусно получилось... Я думал: котлета, а Юзефа всегда забывает посолить...
Очень часто папа не остается после этого ночевать дома - он вырвался только на полчаса и спешит к своим больным. Но всетаки он приехал, хоть на считанные минуты, и это чудесно!
- Ну до свидания! - прощается папа с нами. - Знаменитый был торт... миндальный, что ли? - говорит он, забыв, что только что посолил его. Вряд ли торт стал от этого вкуснее.
Вот как радостно я всю жизнь помню день своего рождения.
Я даже не всем рассказываю об этом - ведь у очень многих людей нет таких чудесных воспоминаний. И потому мне так странно и грустно слышать, каким бессмысленным мучительством отравлен для Тани и Мани день их рождения!
Примерно недели за две до этого дня мадам Бурдес начинает по многу раз в день в разговоре давать зловещие обещания и клятвы:
- В этом году - клянусь! - никаких дурацких праздников у меня в доме не будет!
И Жозька злобно поддакивает:
- Никаких дурацких дней рождения!
О чем же девочки пришли просить меня?
- Поговорите с мамой - пусть она позволит нам справлять день рождения!
Конечно, их отец изо всех сил старается ввести в разум свою свирепую супругу, но ему очень трудно: он должен уговорить ее не только разрешить празднование, но еще и не присутствовать на нем самой, уйти на весь вечер к родным да еще увести с собой своего любимого Жозеньку. Все это достаточно трудное дело; неизвестно, удастся ли это бедняге Чериковеру... Его поддерживает сестра, тетя Соня, как называют ее девочки, но эту бедную родню - какую-то Чериковер! - мадам Софья не ставит ни во что. Что же тут могу поделать я?
- Мама вас очень уважает! - говорит Таня. - Она говорит - сам дядя Ромуальд сказал вам: "извиняюсь"...
Папа, видно, прав: такие люди, как мадам Бурдес и ее брат, уважают только тех, кто дает им отпор.
Сам Бурдес-Чериковер, вовсе не уверенный, конечно, в том, что Зосю удастся уговорить, втихомолку успокаивает изнервничавшихся девочек. Пусть девочки, говорит он, смело зовут гостей на 14-е, пусть приглашают своих подружек и знакомых. Он дает девочкам денег - пусть заранее закупят все для угощения. Он, их папа, обещает: вечер состоится.
Все действительно покупается и запрятывается в самых невообразимых местах: в комоде под бельем, в шкапчике, позади книг, даже под кроватью лежат тючки и пакеты из гастрономических магазинов и кондитерских. Девочки зорко, неусыпно стерегут это угощение, приготовленное для званого вечера. Они не уходят из своей комнаты одновременно: одна из них всегда остается охранять провизию от Жозьки. Сегодня, за два дня до предполагаемого торжества, девочек зовут обедать обеих одновременно. Они в растерянности заметались по своей комнате, но тут прихожу на урок я, а потом Гриша Ярчук. Бросив на нас умоляющие взгляды, девочки убегают обедать.
Не проходит и минуты, как в комнату входит Жозька. Увидев Гришу и меня, он несколько смущается. Но тут же, приободрившись, Жозька начинает подбираться к комоду.
- Пошел вон! - командует Гриша.
Жозька на миг опешил. Но тут же делает вид, будто приказание Гриши относится не к нему, Жозьке, а неизвестно к кому. Со скучающим, равнодушным лицом Жозька бродит по комнате и вдруг припадает на пол, собираясь, очевидно, юркнуть под Танину кровать.
Гриша поднимается со стула:
- Я тебе, запохаживается, сказал: пошел вон отсюда!
И, так как Жозька уже залез под кровать (там лежат пакеты из гастрономического магазина), Гриша спокойно извлекает его оттуда за ноги, встряхивает, ставит перед собой и заявляет ему:
- Я тебе сказал по-русски: "Пошел вон!" Ты, запохаживается, не понял. Я тебе скажу по-латыни: "Ваде ретро"! Понял? Ваде ретро!
И Гриша выставляет отвратительного мальчишку за дверь.
Раздается оглушительный рев:
- Ма-а-ама! Он меня-яя... Он меня-я-я...
- Золотко мое! Звездочка моя! - вопит мадам Бурдес, обнимая и целуя свое ненаглядное сокровище. - Кто тебя обидел, мой цветочек, мой единственный наследник?
И мадам с Жозькой появляются в комнате, где сидим мы с Гришей.
- Он! - ревет Жозька, показывая пальцем на Гришу. - Он сказал, что я ватерклозетро!
- Вы обозвали моего сына... - начинает мадам Бурдес, задыхаясь от ярости.
- Я его никак не обзывал! - перебивает ее Гриша с той спокойной наглостью, с какой он всегда разговаривает с мадам и с Жозькой. - Я сказал ему по-латыни: "Ваде ретро"! Это значит:
"Пошел вон"! Я имел право выгнать его отсюда: по условию я, запохаживается, обязан заниматься только с вашими дочерьми, с сыном вашим я не занимаюсь.
Мадам резко поворачивается и выходит, уводя с собой Жозьку.